Утром на прокуренную кухню вышла Хельга. В покрасневших глазах женщины стоял ужас.
— Прости, Анрюшка. Я не хотела. Веришь?
— Когда это случилось?
Она закашлялась и распахнула окно, выпуская дым. Отставила табуретку к противоположной стене, боясь приближаться к Андрею.
— Почти сразу, как тебя арестовали. Я испугалась. Что мне было еще делать? Все разбежались, бросили меня. А там сказали, амнистия для тех, кто придет сам. У меня мама сердечница, она бы не пережила, если бы меня в лагерь. Что я должна была делать? Что?!
— Я всё понимаю.
— Ничего ты не понимаешь! Тебя выворачивает наизнанку, а помочь некому. Все друзья разбегаются, как от чумы. Сестра трубку бросала, когда я звонила. Я спать не могла — ждала, когда за мной придут. Соседи здороваются, а я думаю, настучали они уже в комитет или нет? Работу бросила, хари видеть их не могла. Жила, не знаю на что. А вы смылись, все!
— Я был в лагере, Хель. При всем желании не мог бы помочь.
— Другие были! Но вы же богоизбранные, вам помочь, что себе руку отгрызть. Суки!
Хельга сорвалась на крик, впадая в истерику. Рот её скривился, руки сжались в кулаки. Она готова была броситься на мужчину. Избить, искалечить, растоптать.
— Ты бросил меня! Это я тебя спасала, когда тебе было плохо. А ты бросил!
Стакан с водой стоял рядом, и Андрей не раздумывая плеснул в лицо Хельги.
— Успокойся.
Она разрыдалась, уткнувшись лицом в ладони. Плач был похож на глухое карканье.
Андрей взял кухонное полотенце и подошел к ней. Вытер слёзы и воду с рук, лица, шеи.
— Ну. Не надо. Всё прошло.
Хельга вдруг обняла его, уткнулась лицом в живот. И принялась неразборчиво причитать.
— Они меня бросили! Представляешь? Только заметили, что со мной не так — разбежались, как крысы. Я звонила, ходила, никто даже разговаривать не хотел. На другую сторону дороги переходили, гады. А как «надела браслет», понабежали. Стали называть гуру, в глаза заглядывать. Чуть не молились, сволочи. Я их всех выгнала. Не хочу видеть. Иуды.
Рыдания не стихали. Андрей чувствовал, на животе футболка становится мокрой от слёз. Он автоматически гладил её по голове и чувствовал, как нарастает боль в голове. Разбуженная близостью «холодной» пси-масса ворочалась, пузырилась, разрывая виски тупыми ударами.
Рыдания прекратились. Хельга отстранилась и посмотрела на него снизу вверх. С тоской и болью. В распахнувшемся халате, Андрей увидел её грудь. Темные маленькие соски, родинка справа. Никакого желания не возникло. Только раздражение и усталость.
— Я сейчас.
Запахнувшись, женщина вышла из кухни.
Вернулась она не скоро. Андрей успел сварить кофе, снова накурить на маленькой кухне и окончательно впасть в мрачное настроение.
— Сделать тебе яичницу?
— Давай.
Зашипело масло на сковородке. Было видно, как Хельга делает вид, будто ничего не произошло. Она затянула веселую песенку, но радость в голосе звучала фальшиво.
— Хель, а где ключи?
— Что?
— Ключи от моего дома. Я туда поеду. Страшно устал, хочется побыть в одиночестве. Соскучился. Сварю кофе, устроюсь на мансарде…
— Андрюш…
Хельга, стараясь не встречаться взглядом, поставила перед Андреем тарелку с яичницей.
— Ты же когда уехал, ну то есть тебя забрали, не сказал, что с ними делать. Только записку с ключами оставил, вроде как посмотреть. Ходила туда иногда. Убирала. Но далеко же, часто не наездишься. Сам понимаешь, дом требует ухода. А у Мишки и его девушки, у них сложная ситуация была. Родители у него дачу продали.
— Короче, Хель.
— Я подумала: пусть живут, дала ключи. Ну, пока тебя нет. Я не знала, когда ты вернешься. А теперь как их выгнать? Им жить совсем-совсем негде. Так даже справедливо, помнишь, ты их дачей пользовался? Я решила, что так будет правильно. Тебе они не помешают. Мишку ты знаешь, девушка его тоже очень хорошая. Ты бы знал, какие у них трудности. И родители против.
— Это у меня трудности. Я сам буду решать, кто будет жить в моем доме. Давай ключи.
— Ты ешь, а то остынет. Ключи у Мишки, они ведь там живут.
— Ясно.
— Ты ведь их не выгонишь?
Андрей подцепил вилкой кусок яичницы и сунул в рот. Подгоревшая корочка с одной стороны и недожаренный белок с другой отбили всякое желание завтракать.
— Посмотрим. Если дом в порядке, пусть живут.
— Андрюшка, ну, пожалуйста, им же некуда идти!
— Я сказал, посмотрим.
Настроение стремительно портилось. Ноющий голос Хельги, отвратительная яичница, запах скисшего молока.