Мне бы поговорить с ней спокойно. Но меня трясло, я почти не контролировал себя.
А утром меня ждал сюрприз.
***
Мать пригласила меня в гостиную, как только я слегка привел себя в порядок после урывчатого, перемежающегося кошмарами сна. Вообще-то ей полагалось уже час как находиться на работе, но отчего-то она никуда не торопилась. И тон ее был подчёркнуто-спокоен и как-то... официален, что ли.
Когда я вошел, мама стояла у секретера, лицом к окну; её тонкая, не испорченная возрастом рука нервно теребила какой-то пухлый конверт.
- Присядь, Данил, - произнесла она так же отстраненно, по-прежнему не поворачиваясь. - Мне нужно серьезно поговорить с тобой.
"Начало стандартное", - сказал я себе, плюхаясь в кресло с высокой спинкой.
Это был самообман. Я чувствовал, что ситуация нестандартная, и где-то под ложечкой появился и медленно рос неприятный такой, мерзкий холодок.
- Я надеюсь, что ты сумеешь выслушать меня, не перебивая, - сказала мама, легко, почти незаметно вздохнув. - Ещё я надеюсь, что ты пообещаешь мне сначала хорошенько обдумать то, что услышишь. Обдумать прежде, чем бросаться в дискуссию, понимаешь?
Это я мог пообещать.
- Отлично, - мама кивнула, повернулась наконец ко мне лицом, но села не в кресло, а на стул у секретера - словно не решалась отпустить надолго таинственный конверт. Окно было у неё за спиной, лицо оказалось в тени, и потому выражение его я рассмотреть не мог. Возможно, мама продумала это специально - а может, я просто отнёсся ко всему слишком предвзято. Но черт возьми, речь все-таки шла о моей жизни!
Когда мамин голос зазвучал снова, в нем возникли отчетливые нотки грусти.
- Я знаю о твоём желании летать, Данил. Давно знаю. О тяге к космосу знаю тоже. И ещё я хорошо понимаю твоё нетерпение покинуть дом именно сейчас.
Я сделал протестующий жест, но мама приподняла руку, предостерегая, и я промолчал.
- Это естественно, Данил, - проговорила она мягко. - В этом нет ничего стыдного, и я не осуждаю тебя.
Только вот она не была искренна в тот момент, и я это понял, а она почувствовала, что я понял - бывают такие мгновения, когда собеседники вдруг словно бы прочитывают мысли друг друга, будто объединённые на миг невидимой электрической дугой. Она обвиняла меня, и может быть именно поэтому села так, чтобы я не мог читать её лицо. Я же вины за собой не знал.
Мама заговорила более отрывисто, даже резко.
- Ещё я подмечаю в тебе не совсем, как мне кажется, здоровое внимание к некоторому явлению... Надеюсь, ты понимаешь, о чем я. (После несчастья с Романом мама избегала произносить даже слово "нейродрайв".) Я долго не хотела верить в это, но факты говорят сами за себя, и, признаюсь, меня это пугает. Кстати, тебя не удивило, что я разгадала твой компьютерный пароль?
- И читала мою переписку, - заметил я, не удержавшись.
- Разумеется. Потому что ты мне не безразличен, и мне не безразлична твоя судьба. Но сейчас я хотела всего лишь, чтобы ты понял, что я знаю тебя лучше, чем ты думаешь, и возможно лучше, чем ты знаешь себя сам.
Теперь тон сделался задушевным, даже интимным, с лёгким оттенком горечи; только я уже не верил её тону.
- Это болезнь возраста, Данил, и я надеюсь, ты сможешь это понять. Я всего лишь помешала тебе сделать глупость, о которой ты потом сам бы пожалел. Я обещаю тебе никогда не вспоминать ту мерзкую сцену, что ты мне вчера устроил - я понимаю твоё состояние, и понимаю, как это все было неприятно.
Мама вздохнула.
- Теперь послушай. Я договорилась о рабочем месте для тебя, зарплата небольшая, но будет оставаться время на учёбу. Подашь документы в торговый техникум, на вечернее. Тебя возьмут. Окончишь с хорошим баллом - и космос перед тобой открыт, ты ведь знаешь, зачастую торговые представители проводят в пространстве больше времени, чем бывалые пилоты. Повидаешь разные планеты. А захочешь - после торгового пойдёшь в лётное: такие два образования - верный путь к успеху.
Она говорила, а я чувствовал - подразумевается, авось перебесишься к тому времени. Во мне уже клокотала ярость, но я давил её в себе, изо всех сил стараясь быть - не казаться, а быть - беспристрастным.
- Не думаю ведь, что ты в самом деле видишь себя в космосе исключительно в роли матроса? - поинтересовалась мама, и только по слегка неуверенной интонации я угадал, что фраза была задумана как произнесённая для разрядки шутка. Этакое предложение - "забудем всё и посмеёмся вместе".
Я честно попытался объяснить ей свои планы. Рассказал про зарплату матроса, которая как минимум в несколько раз превышает ту, что я смогу получать здесь, и про аванс за рейс, который позволит нанять сиделку. И о том, что пространственный стаж даст мне преимущества для поступления в лётное. Ещё о том, что торговля совершенно не моё призвание, и я, скорей всего, не потяну торговый техникум, и - наверное, зря я привёл этот довод - о том, что просто не могу больше оставаться на грунте. Я говорил сбивчиво, перескакивал с одного на другое, хотя все казалось таким естественным и логичным...
- Все это глупости, - заключила мама, прихлопывая все мои рассуждения легким движением ладони.
Вот так, легко, - одним движением.
- Послушай теперь меня. Полагаю, в тебе говорит сейчас обычный подростковый нигилизм, и потому я хочу, чтобы ты хорошо поразмыслил, прежде чем решать что-либо. Ты ведь рассудительный мальчик, Данил, и я надеюсь, что ты сможешь всё взвесить и оценить то, что я для тебя делаю. Но существует ещё одна возможность, о которой мне не хотелось бы думать. И всё же боюсь, что я обязана поговорить с тобой и об этом.
- Ты о чем? - спросил я хрипловато, потому что сердце замерло, а таинственный конверт начал своё движение в маминых руках.
- Я о том, что твоё стремление в космос, равно как и странный, если не сказать больше, интерес к... м-м-м... известному тебе явлению может носить и не совсем здоровый характер. Ты, может быть, уже не помнишь... Был один случай, тебе тогда было семь лет... Долгое время после этого мне казалось, что все обошлось. Возможно, я успокаивала себя... Возможно, я виновата. Надо было уже тогда показать тебя специалистам.