- Поспешил удрать из казармы.
- В общем... Да.
- И давно ты тут гуляешь в одном хэбэ?
- Не очень. Я... Я правда бегал сначала...
- Угу. Пообедать хоть успел? Что молчишь? Не успел, значит. Вот что, Данил. Пошли-ка ко мне в каморку, там и поговорим. А то у тебя зубы скоро чечётку выбивать начнут.
"Каморкой" Никифоров называл свой кабинет, расположенный в "башне". Впрочем, "башней" это здание именовали по традиции; само строение было приземистым, широким, и венчалось полукруглым ячеистым куполом. В основном здесь размещались служебные помещения - наблюдательный пункт, центр управления полётами, диспетчерские станции и станции слежения, центр связи. Вряд ли штрафнику полагалось тут находиться; тем не менее, караульные на входе не сказали ни слова, когда майор провёл меня через пост, по-хозяйски взяв за плечо.
Кабинет оказался небольшим. Какие-то шкафы, полки громоздились прямо от двери, сужая пространство до пятачка перед письменным столом, наполовину спрятавшимся за очередным стеллажом; пол был застелен симпатичным узорчатым ковриком, знававшим лучшие времена, стол - завален всякой всячиной, среди которой, как цапля на одной ноге, возвышалась массивная настольная лампа, и во всех простеночках, даже на косяках висели пристроенные явно случайным образом безделушки. Неожиданным образом весь этот хаос создавал ощущение уюта и какой-то защищённости. Приглашённый майором садиться, я сразу забился в уголок, на стул, с трудом втиснутый между столом и шкафом; Никифоров первым делом включил чайник, пристроив его на подоконнике.
- Пошуруй-ка в нижнем ящике, - велел он. - Там, вроде бы, печенье было. Если не засохло совсем.
Сам майор извлёк откуда-то сверху кулёк, в котором оказались карамельки, и разлил кипяток в две высокие кружки, одна - с отбитой ручкой. Сыпанул прямо в кружки заварку, выставил баночку с сахаром, в котором торчала единственная ложка.
- Налегай, - скомандовал он. - Это не еда, конечно. Но всё же.
Я не заставил себя долго упрашивать. Печенье в самом деле было каменным, но размоченное в чае, пошло очень даже неплохо; впрочем, я бы сгрыз его и всухомятку - живот действительно подвело. Запас карамелек тоже потерпел изрядный ущерб - в кульке уже показалось дно, когда я сообразил, что ем-то один, да и вообще веду себя не очень культурно.
- Ешь, ешь, - сказал Никифоров. - Что остановился? Рубай, твоё дело молодое. У меня вон, видишь, сохнет все.
И вдруг спросил:
- Тебе сколько лет-то, нейродрайвер? Восемнадцать есть хотя бы?
Я торопливо запил очередную карамельку глотком обжигающего чая, ответил:
- Нет ещё.
- И как же ты попал в такое дерьмо?
Я отставил чашку. Никифоров смотрел на меня вопросительно.
- В штрафбат, я имею в виду, - пояснил он.
- Ограбил казино, - сообщил я с некоторым вызовом.
- Ну-у? И много взял?
- Восемьсот тысяч.
- Неплохо. А что получил?
- Пять лет рудников.
- Деньги нашли?
- Не все.
- Понятно... - протянул майор. - За подельников лямку тащишь, значит? Или за бабки?
- Нет.
- Уж прямо!
Как-то нехорошо зацепили меня снисходительные интонации старого летуна.
- Нет! Я придумал всё это. И сделал. И что получил, то получил. В тот момент мне нужны были деньги. Вернее, я думал, что нужны.
- Ладно, не кипятись. С твоим талантом, парень...
- Он кусается, мой талант! - выпалил я неожиданно для себя самого. - "Нелегальный нейродрайвер без документов ищет работу" - так вы это себе представляете? И ещё возраст? Куда бы я попал после этого? Лучше бы это было? Да, я рискнул. Да, мне ещё повезло, что я в штрафбате, а не в рудниках. Но я всё же летаю, а не землю грызу. И буду летать.
- "Повезло", - саркастически хмыкнув, передразнил меня Никифоров. - Ишь.
Добавил язвительным напоминанием:
- Пять лет штрафбата.
- Нейродрайва.
- И нахальная убеждённость в собственной неуязвимости. Браво глупости, без неё армия не могла бы существовать. Только вот есть ма-аленькая сложность. Ты мне тут храбро характер демонстрируешь. Но я-то знаю, о чем говорю, а ты нет. Ты, сопляк, ещё не видел, что такое война.
- Увижу.
- Да, - согласился летун, как-то враз растеряв азарт спорщика. - Увидишь.
- Извините, - произнёс я, помолчав.
- Ладно.
Майор подошёл к одному из шкафов, поковырялся на верхних полках, наконец вытащил коробку - подарочную коробку из-под набора конфет - и небрежно швырнул её мне на колени.
- Посмотри.
Я открыл крышку.
В коробке лежали награды. Медали, ордена - я не очень разбирался в этом; некоторые были на лентах - голубых, золотых, алых, некоторые - на винтиках. Кое-где в металле были выгравированы или выбиты слова - "доблесть", "отвага", "честь", "защитнику Отечества" и ещё что-то в этом духе.
- Вас в школе, - проговорил летун, - учили, наверное, что Федерация воевала в последний раз пятьдесят лет назад, и с тех пор живёт в мире? А я вот провёл на войнах почти всю жизнь. Сколько друзей... не схоронил даже... Меня самого четыре раза собирали врачи по кусочкам. И если бы сейчас кто-то... черт, дьявол, неважно... предложил бы мне променять эту кучу побрякушек на жизнь рядового обывателя... Я бы поменялся, ей-богу. Веришь мне, Данил Джалис? Не задумываясь поменялся бы.
- А как же небо? - спросил я тихо.
- Небо? - произнёс Никифоров, словно пробуя слово на вкус. - Небо... мать его...
Забрал у меня коробку с "побрякушками", снова засунул на верхнюю полку. Уселся на стул, уперев локти в колени.
И усмехнулся.
- А ведь ты прав, нейродрайвер недопечённый. Совсем без неба я не согласился бы.
Задал неожиданный вопрос:
- Ты на Карибе бывал когда-нибудь?
- Нет.
- А сам с какой планеты?
- С Матрии.
- Матрия, Матрия... Помню, как же. Скучное местечко. Ни тебе зимы нормальной, ни лета. А Кариба немного похожа на Чайку - тоже сплошное море и острова, острова... Только море тёплое. И солнечно почти всегда, а острова зелёные, как изумруды. Я на пенсию который год уж собираюсь. Наверное, скоро уйду все-таки. Большого богатства не скопил, но кое-что... Да вон хоть побрякушки загоню. Куплю себе домик на маленьком островке, чтобы кроме меня вокруг - никого. И леталку - списанный бифлайчик, что-нибудь вроде "стрекозы". Топлива у армии наворую, чтоб надолго хватило; не обеднеет. Стану за продуктами летать. Или к соседям в гости.