Наш багаж выгрузили, карета покатила по улице.
Морика с Маркусом махали нам из окон.
Адриан запрыгнул в седло, поднял руку и поскакал за экипажем.
Мне почему-то казалось, что вижу их в последний раз.
Экзамен неожиданно перенесли на две недели, и я ещё с бо́льшим усердием погрузилась в изучение книг, которые лор Фуртис любезно предоставил.
В доме практически ничего больше не происходило. Пациентов не было, рук, ног, голов не отрастало.
В госпитале тоже не было неожиданностей.
Я бы наслаждалась передышкой, если бы не ощущала растущего внутри напряжения. Без Бони в доме стало совсем тихо. Даже Липу мы чаще всего видели сидящую у окна и печально повесившую ушки.
Я несколько раз пыталась связаться с Дроком, но он не отвечал.
Через три дня Адриан по кристаллу сказал, что они доехали, попросил не волноваться и сразу же отключился.
Я приняла окончательное решение, когда он приедет, я расскажу ему о себе всё. И будь что будет.
День сдачи экзамена на звание лекаря был особенно жарким. С раннего утра палило нещадно солнце.
Курт напросился со мной в палату лекарей, шёл рядом и прикладывал холодную флягу к разгорячённому лбу.
В здании было прохладно.
Несколько студиозусов тоже сдающих экзамен судорожно штудировали учебники и поглядывали на меня настороженно.
Лор Фуртис, чтобы не мучить, пригласил меня в аудиторию первой.
Сначала мне предстояло ответить устно на пять теоретических вопроса, потом все студиозусы отправились в госпиталь. Там мы должны были обследовать недавно поступивших, записать на специальном бланке диагноз и протокол лечения. Ещё одного пациента мене дали, чтобы я провела нехитрую операцию по вскрытию фурункула и последнее, самое психологически сложное — нас повели на вскрытие тела. Каждый должен был понять и записать причину смерти.
На последнее испытание зрителей тоже пускали, Курт позеленел, но держался, нескольких студиозусов стошнило.
Один просто отказался от испытания.
А я сдала.
Я думала, мне выдадут диплом, но на запястье мне поставили золотую метку лекаря, эмблему птицы.
— Хоть у вас, лора Преока, и нет своей магии, но метка позволит вам собирать магию, рассеянную в воздухе, и использовать в вашей работе. Так что вам придётся пройти курс по лекарской магии и выучить ряд магических формул. Советую вам прямо сейчас пода́ть заявление для зачисления на факультатив.
Он вручил мне небольшую золотую карточку.
— Это официальная лицензия лекаря на год, если всё в вашей карьере сложится хорошо, можно будет попытаться продлить её в следующий раз на три года.
Я поблагодарила.
Мы вышли на улицу, чувство опустошённости накатило внезапно. Я так давно этого хотела, даже были моменты, когда мечта казалась неосуществимой, но неожиданно она практически сама пришла ко мне в руки.
Или уставшее изменённое сознание мне всё это так представило?
Нет, это ощущение не было синдромом самозванца, просто все три года мне казалось, что это очень сложный, почти непреодолимый рубеж, а стоило этим серьёзно заняться, нашлись и способы, и вполне приемлемые решения.
Правильно у нас говорят, глаза боятся, а руки делают, просто иногда нужно шагнуть в непроглядный туман, чтобы он рассеялся и показались очертания того, что в нём было скрыто.
Да, я все эти три года попаданства училась и практиковала, а благодаря земному багажу порой даже больше знала, чем многие лекари, но я была уверена, что придётся выгрызать у этого мира право оставаться собой.
Курт сказал, что даже не сомневался, что так и будет.
Мы почти дошли до Линстрит, и я решила ещё раз попытаться связаться с Адрианом, чтобы поделиться приятной во всех смыслах новостью, когда нас стали окружать незнакомые люди. Хотя нет, одного мы знали, а с ним, скорее всего, были наёмники.
— Ба, смотрите-ка кто здесь! Подстилка Дрока!
— Сиплый Скив! Так вот кто крыса, — прошипел Курт, — и за сколько продался?
Но мужчина не ответил, только рявкнул:
— Взять!
Кристалл бросила на землю, рванула на себя Курта и сжала в кармане кристалл переноса ровно тогда, когда над нами взорвался шарик с гимнусом.
Сработал ли кристалл, я уже не видела, потому что сознание отключилось молниеносно.
Только в голове промелькнула мысль: «Эту дрянь надо запретить».
Голова болела нещадно, отдалённо слышались чужие голоса, но мозг не хотел их различать.
— Лида! — вклинился в мешанину звуков и хаотичных образов знакомый голос.
Я застонала.
— Лида, юхр тебя подери! Да приди ты в себя!
Я попыталась разлепить веки, надо мной расплывалось чьё-то лицо.