ружающих, помещают в лечебницу. Иосиф Сталин, окруженный послушным политичеспим аппаратом, напротив, мог серьезно тешить себя иллюзией о своем превосходстве над другими политическими фигурами, правящими Советским Союзом, и заниматься прославлением себя даже в неполитических сферах (например, к концу жизни он вообразил себя специалистом в лингвистике).
Сталин мог организовать — и организовал — постоянный хор лести и низкопоклонства, в который включились и средства массовой информации, и деятели искусства и академической науки. Алексеев (8) на основе документов исследовал частоту, с какой имя Сталина начиная с 30-х годов и до 1953 года упоминалось в советской прессе. По наблюдениям Вольского и Суварина, уже сам по себе характер того, как относилась к Сталину пресса тех лет, может служить доказательством его мегаломании (306, 7). Панорамное исследование Лабиной бесчисленных способов, которыми превозносили Сталина, у здорового читателя может вызвать тошнотворное чувство (181, 61). Вот список, представленный Антоновым-Овсеенко, некоторых грандиозных эпитетов, использовавшихся средствами массовой информации по отношению к Сталину при его жизни:
Великий Вождь советского народа,
Вождь мирового пролетариата и просто —
Великий вождь,
Великий Друг детей, а также — Друг женщин, колхозников, художников, шахтеров и актеров, водолазов и бегунов на длинные дистанции…
Продолжатель дела Ленина, Великий мастер смелых революционных решений и крутых поворотов, Творец Сталинской Конституции, Преобразователь природы, Великий Кормчий, Великий стратег революции, Величайший полководец, Маршал,
Генералиссимус, Знаменосец коммунизма, Отец Народов,
Отец, Вождь, Друг и Учитель. Великий интернационалист, Почетный пионер, Почетный Академик, Гений человечества, Корифей науки,
Величайший гений всех времен и народов (11, 283).
Ни одно ego — используя этот термин в разговорном смысле — никогда не восхвалялось столь высоко и столь многими людьми. Или, если выражаться соответствующими психоаналитическими терминами (см., напр.: 127, 387 и далее), никогда нарциссические потребности индивида не встречали столь обильного «нарциссического предложения». Конечно, некоторые грандиозные титулы Сталина обнаруживают иллюзорный аспект его мегаломании («Корифей науки», «Великий стратег революции», «Величайший гений всех времен и народов»), Но другие описывают подлинное величие Сталина. Сталин действительно был «Преобразователем природы» и «Великим мастером смелых революционных решений и крутых поворотов». И только из-за его действительного могущества миллионы людей верили в поддельные эпитеты.
Медведев рассказывает историю, которая многое говорит о мегаломании Сталина. Разговаривая с католикосом Грузинской Православной Церкви в середине 40-х годов, Сталин спросил его: «И кого же Вы больше боитесь — меня или Бога?» Служитель церкви был в замешательстве и не смог ответить. Тогда Сталин высказал следующее наблюдение: «Я знаю, что Вы больше боитесь меня, иначе Вы не пришли бы на встречу со мной в обычной гражданской одежде» (213, 2). В этом контексте отождествление Сталиным себя с Господом Богом полностью подтвердилось. Католикос действительно боялся Сталина больше, чем Бога.
В других случаях, однако, Сталин, казалось, ставил себя в положение, подчиненное Богу, в которого он (по крайней мере какое-то время) верил. Так, когда в 1942 году Уинстон Черчилль спросил Сталина, мог ли он простить ему его роль в интервенции Антанты против Советов в 1918–1920 годах, Сталин ответил: «Все это в прошлом. Не мне прощать. Бог простит» (146, 161). Возможно, это заявление было искренним. Несомненно, что Сталин был глубоко религиозен в тот период, когда учился в духовной семинарии в Тифлисе, и что он сохранял необычайно положительное (для большевика) отношение к Русской и Грузинской Православной Церкви всю остальную жизнь (66).
Все то, что сказано в связи с мегаломанией Сталина, может быть сказано и о его паранойе. Когда Сталин был у власти, он мог в какой угодно степени быть параноиком. Хрущев в своей речи на XX съезде партии в 1956 году описывает то, что является очевидными параноидальными симптомами: «Сталин был очень недоверчивым человеком; он был болезненно подозрителен; мы знаем это по работе с ним. Он мог посмотреть на кого-нибудь и сказать: «почему ты сегодня не смотришь прямо?» или «почему ты сегодня отворачиваешься и избегаешь смотреть мне в глаза?» Такая болезненная подозрительность создала в нем общее недоверие и к выдающимся партийцам, которых он знал годами. Всюду и везде он видел «врагов», «лицемеров» и «шпионов» (57, 38).
«Вследствие необычайной подозрительности Сталина, у него даже появилась нелепая и смехотворная мысль, что Ворошилов был английским агентом. (Смех в зале.) Да, да, — английским агентом. В доме Ворошилова была даже сделана специальная установка, позволяющая подслушивать, что там говорилось. (Возмущение в зале.)· (там же, 67).
Де Йонг цитирует отчет Министерства иностранных дел Великобритании, где говорится, что Сталин так боялся покушения, что его врач «…должен был осмотреть ряд людей, которые все были так похожи на Генерального секретаря, что он не знал, кто из них был Сталин» (114,455).
Паранойя Сталина особенно ярко проявилась в его антисемитизме. К концу жизни он был поглощен идеей «сионистских» заговоров и организовал кампанию против так называемых «безродных космополитов». Гитлеровское «окончательное решение еврейского вопроса» он считал «правильным» и даже «гениальным» (42, 106). Евреи были вычищены из Центрального Комитета, городских комитетов, райкомов, судов, больниц, военных организаций и других заведений. В 1948 году Сталин приказал арестовать почти весь состав Еврейского антифашистского комитета. Он приказал арестовать писателей, которые пользовались идишем, таких как Маркиш, Февер, Квитко и пр. Еврейские школы, театры, газеты и журналы были закрыты. Квоты на евреев были установлены в университетах, институтах и на многих заводах. Сталин взял на себя личную ответственность за расследование «дела врачей», в котором группа докторов, главным образом евреев, была обвинена в убийстве или попытке убийства различных высокопоставленных советских работников, принимавших участие в подрыве деятельности Международного еврейского благотворительного общества. В середине процесса Сталин обвинил членов Политбюро в недостатке суровости: «Страна погибнет, потому что вы не умеете распознавать врагов» (57, 54). Если бы Сталин умер позже, советские евреи, возможно, были бы депортированы из центральных городов в отдаленные районы. Те, кто остался в Москве, должны были бы носить желтые звезды, пришитые на рукавах. Эти и другие проявления антисемитского варианта паранойи Сталина хорошо документированы и выделены в лучших исследованиях личности Сталина.
Процессы 30-х годов, связанные с чистками, были, безусловно, самыми яркими публичными проявлениями того, что Сталин постоянно ощущал себя кем-то преследуемым (это, безусловно, не означает, что у этих процессов не было также и других причин, таких, как разногласия в партии или потребность Сталина получить более жесткий контроль над своими подчиненными). Такер выражается в сугубо лассуэллианских терминах: «…процессы служили не только. политическим символом логической обоснованности Большой Чистки, но в то же время были психологическим символом попытки логически оправдать параноидальную тенденцию самого Сталина» (291, 71). Далее он говорит: «Мир Большой Чистки и процессов, с ней связанных, заполненный множеством замаскированных врагов, плетущих заговор с целью уничтожения сталинского режима и самого Сталина, был образным миром самого Сталина. Под сталинским руководством НКВД с помощью Вышинского и других подтверждал реальность этого мира и заставлял его проявляться еще более конкретно и убедительно, используя для этого аресты большого числа советских граждан, вынуждая их сознаваться, что они были замаскированными врагами, и выставляя их на показательные процессы, в которых бывшие ведущие оппозиционеры и другие люди публично объявляли себя виновными в измене. Соответственно, мы можем рассматривать процессы как приводной механизм, передающий вовне работу чего-то похожего на параноидальную маниакальную систему, составляющими которой являются центральная тема (великий заговор) и злобная псевдообщность («Блок правых и троцкистов»). В этом отношении стенограмма процесса является документом из истории человеческой психопатологии» (там же; ср.: 94, 289).
Последнее утверждение, похоже, предполагает, что не только Сталин, но и вся политическая общность вокруг него была «патологической». Паранойя Сталина, другими словами, была заключена в нетипичный социальный контекст. Это была привилегированная паранойя так же, как была привилегированной его мегаломания. Советское общество приспосабливалось к этой паранойе, уничтожая себя. Это общество не устранило Иосифа Сталина. У нас нет причин думать, что внутренние психологические процессы, происходившие в Сталине, когда он появлялся на публике со своей паранойей, отличались от тех процессов, которые управляют поведением обыкновенного параноика Другим был социальный отклик.
Известная садистская жилка Сталина — еще один аспект его личности, который можно было бы