Глава 5
Защищая идеализированное «Я»
Обладая громадной властью, Сталин имел широкие возможности «бить» врагов. Но независимо от того, скольких он «побил», он оставался весьма неуверенным в своей безопасности человеком. Недостаточно ему было и лести, которая в избытке предоставлялась культом личности. За всем видимым публике величием было запрятано чувство личной непригодности и неполноценности. Главным образом это было связано с оставшимся чувством унижения, испытанного от руки обидчика — отца. Но были также и другие причины тому, чтобы испытывать чувство неполноценности или отсутствия любви к себе. Сталин был выходцем из низшего сословия в Грузии. Он имел небольшие физические недостатки. В результате болезни или несчастного случая в детстве левая рука стала неправильно развиваться, оставшись заметно короче правой, и хронически не сгибалась в локте. Лицо его было в щербинах после перенесенной в детстве оспы (в простонародье его называли «рябой» — 30, 107). Второй и третий пальцы на левой ноге были сращены вместе. Он так и не вырос выше 160 см («Я заметил, что, когда его фотографировали, он поднимался на ступеньку выше других…» — 200, 25). Сталин не научился говорить по-русски без акцента, свойственного грузинам. В отличие от своих товарищей-большевиков, большинство из которых были яркими интеллигентами-космополитами, Сталин очень мало путешествовал на Западе, не владел ни одним европейским языком, был плохим оратором, и его считали, в лучшем случае, весьма посредственным теоретиком.
Имея все эти недостатки, Сталин, должно быть, испытывал постоянное гнетущее чувство неполноценности. Совсем не обязательно, что он знал о наличии этого чувства, и временами оно проявлялось вовне совершенно неожиданными способами. Вот, например, описанный Черчиллем случай на Потсдамской конференции: «Затем произошло нечто весьма странное. Мой грозный гость поднялся со своего места с карточкой меню в руках и пошел вокруг стола, собирая автографы многих из присутствующих. Я никогда бы не подумал, что он мог быть собирателем автографов! Когда он вернулся ко мне, я по его просьбе поставил свою подпись, и мы оба посмотрели друг на друга и рассмеялись. Глаза Сталина искрились весельем и юмором» (100, VI, 669).
Было не только странно, что такой «грозный» лидер, как Сталин, пожелал иметь автографы собравшихся знаменитостей. Это выглядело жалким. На кого он думал произвести впечатление автографами? Конечно, на себя самого. Даже в зените влияния и почета, оказываемого ему как мировому лидеру, он испытывал потребность иметь осязаемое, письменное доказательство того, что он был на короткой ноге ее знаменитостями.
Как психоаналитики, так и ученые, не использующие психоанализа, заметили то, что Сталин был о себе низкого мнения. Быковский, например, говорит о «бессознательном комплексе неполноценности» Сталина (93, 233), а Медведев пишет, что, «начиная с юности, Сталин обладал определенным комплексом неполноценности» (38, 630)1. Выражаясь более традиционными (не адлеровскими) психоаналитическими терминами, нарциссизм Сталина в некоторые моменты его жизни ущемлялся. Ущемление нарциссизма, если оно не вызывает депрессивной тенденции или тенденции к самоубийству, может привести через чрезмерную защитную компенсационную реакцию к мании величия или чувству превосходства (127, 420–421; 221). Как говорит Хорни, «индивид создает свой идеализированный образ, потому что не может выносить себя таким, каков он есть на самом деле» (158, 112). В отличие от здорового чувства всемогущества в ребенке или в уверенном в себе, хорошо приспособленном к среде взрослом человеке, мания величия носит защитный характер и маскирует скрытое беспокойство (см.: 192).
Хрущев говорит, что Сталин своей рукой вносил самовосхваляющие пассажи в рукопись официальной «Краткой биографии». Например: «На разных этапах войны сталинский гений находил правильные решения, полностью учитывающие особенности обстановки» (57, 59). Такер совершенно верно говорит, что Сталин считал себя гением: «Чтобы понять Сталина, мы должны увидеть его как человека, для которого выражение «гениальный Сталин», постоянно применяемое к нему средствами массовой информации после середины 30-х годов, выражало его фундаментальные представления о себе самом (292, 437). Коллеги Сталина превосходно понимали, что его нарциссизм нуждался в постоянной поддержке в виде подобных выражений, и знали, что любые протесты с его стороны были фальшивыми. Однако те, кто не входил в его окружение, не всегда осознавали это, как то можно видеть из записи Лиона Фейхтвангера о разговоре со Сталиным в 1937 году: «Из всех известных мне людей, которые обладали властью, Сталин самый непретенциозный». Далее в записи следует: «Он пожимает плечами в ответ на вульгарность и безудержное восхваление его личности. Он оправдывает своих крестьян и рабочих на том основании, что у них слишком много забот, чтобы приобрести хороший вкус, и посмеивается при виде сотен тысяч громадно увеличенных портретов человека с усами, которые пляшут перед ним во время демонстраций.
Если он и выносит все похвалы, объяснил он, так это потому, что ему известна наивная радость, которую испытывают организаторы празднеств