Виктор Гончаров
ПСИХО-МАШИНА
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
По просьбе редактора, сообщаю следующее:
Помещаемая ниже рукопись попала ко мне при самых необычайных обстоятельствах… Сначала я получил сапог… Самый обыкновенный сапог. Он прилетел откуда-то сверху и больно ударил меня в голову.
Я немного глуховат — это следствие моей профессии, поэтому, когда я с удивлением и немного рассерженный (посудите сами — сапогом да еще в голову!) взглянул вверх, то увидал, прежде всего, странный сигарообразный аппарат из белого металла… Аппарат висел в воздухе, без всякого шума, на расстоянии 9 -10 метров от меня, а из четырехугольного отверстия его выглядывала по пояс фигура с белокурой взлохмаченной головой и довольно озорной физиономией… Юноша лет 18-19-и. Он что-то кричал, делая мне выразительные знаки, но они были не настолько выразительны, чтобы я хоть что-нибудь понимал.
Должно быть, он давно кричал, так как, в конце концов, обратился к помощи сапога.
Потом из «сигары» прилетела эта рукопись-дневник, а сама сигара, пока я разглядывал воздушный подарок, куда-то исчезла, оставив после себя свист; значит, улетела.
Если бы не эта «сигара», которую я видел собственными глазами, не взлохмаченная фигура и не сапог, оставивший мне чувствительное вспоминание в виде шишки на голове, я никогда бы не поверил тем фактам, что прочитал, нужно сознаться, за один раз, сидя на горе, где я производил изыскания по вопросу о напластованиях палеозойской эры.
Прочитав рукопись (думаю, что я имел на это право), я отнес ее в Комсомол, предполагая, что моя миссия окончена.
Событие с сапогом и рукописью произошло со мною в Тифлисе, в 2 часа дня 7-го ноября 1922 года, на горе св. Давида, знаете, там, где есть дорога на фуникулер. Если кто из читателей видел то же, прошу отозваться, чтобы избавить меня от невольного авторства «Психо-машины», к каковому мнению склонен редактор Комсомола.
…Oн только-что соскочил с подножки вагона на полустанке «Криволучье» и бодрой пружинящей походкой, выдававшей его 19 лет и привязанность к спорту, весело насвистывая мотив несуществующей песенки, через миниатюрный вокзал направился к недалеко раскинувшейся деревушке.
— Aх, черт! Вот где солнце-то! Это тебе не ленинградское, сдавленное домами и провонявшее дымом!.. Нет, брат, тут не солнце, а малина!..
Его все опьяняло и взбудораживало. Подмывало, козлом избоченясь, вприпрыжку пуститься по проселочной дороге, мягкой и горячей пылью наватенной…
Воробьи, задорно чирикая, дрались, пух и перья пуская по золотистому воздуху, и копошились с гвалтом в лошадином помете в поисках нераздавленного зернышка… Пролетели две бабочки-крапивницы — будто в глазах запестрело от лучистого солнца: то крылышки их яркоцветные промелькали. Прошумел мягко по пыли и обогнал откуда-то взявшийся велосипедист, напугав неожиданным своим появлением… И Андрей не выдержал-таки: избоченился, загреготал, выкинул два-три козлиных коленца вслед удалявшемуся с удивленной оглядкой велосипедисту…
— Не хорошо, брат, не хорошо!.. Ведь ты замзавагитпроп! Если бы тебя ленинградские твои комсомольцы увидели…
Смутил сам себя и остановился, хотя через край лезла необузданная молодость и блаженно расплывалось лицо в улыбке до ушей.
Вот и деревушка. Старая крестьянка с коромыслом через плечо брела от колодца, сгибаясь под тяжестью полных ведер.
— Дай-ка, бабуся, — подмогну!
— Та ни! Мабуть, сама донесла б… Трошки видсталося.
Однако коромысло передала, с любопытством окидывая с ног до головы неожиданного помощника.
— Видкеля, хлопец, будешь? Москаль, чи що?
— Я, бабушка, того… — заулыбался смущенно Андрей, — не особенно по вашему-то…
— Так! Так! Москаль и е, — обрадовалась старушка, — то-то ж я бачу — у нас таких нема!..
— А где здесь, бабушка, живет товарищ Петрусенко?.. К нему я приехал…
— Аж ось! Як раз з намы рядком… — указала она на белую, уютную хатку с палисадничком около и обязательными подсолнухами в нем. Старушка переняла коромысло и поблагодарила, а Андрей бегом пустился к нарядному домику.
Но Петра там не застал. Застал лишь старика отца, хохла добродушного, и мать, принявших его, как своего сына.
— Петр уехал в Полтаву, обещал через неделю вернуться… Да вот уж две прошло… А вы отдыхать, что ль, приехали?
— Да. Я отпуск получил по болезни… Легкие у меня, того, приболели… Три месяца дали мне…
Старик соболезнующе покачал головой, а мать, вдруг спохватившись, принялась устанавливать стол коржиками, пындиками, варениками, сметаной, и прочим украинским снадобьем. Андрей с аппетитом 19-летнего стал уписывать за обе щеки.