— Эх, какой я недогадливый, — проворчал Никодим, — с самого начала нужно было осветить пол...
Блуждая без цели перед препятствием в облаках пыли и все более и более наполняясь досадой и нетерпением, мы, наконец, натолкнулись на двойные следы. Они не могли принадлежать нам, так как шли туда и обратно вдоль стены, куда мы не ходили.
Следы привели нас к знакомым уже нам по кратеру железным скобам; эти тоже поднимались вверх по стене. С радостно бьющимся сердцем, замечая, что пыль на скобах кем-то потревожена, я стал подниматься по ним. В двух саженях от поля, благодаря свету электрического фонаря Никодима, я нашел в стене рычаг. С силой дернул за него, думая тем открыть дверь. Но она осталась на месте, зато вспыхнул свет, подобный солнечному... В потолке тоннеля, в котором мы находились, заблистало огромное стеклянное солнце. Оно было окутано со всех сторон осевшей на него пылью, что, однако, очень мало ослабляло силу света. Чтобы осмотреть тоннель, у нас не было времени. Мы устремились к злополучной плите.
Провозились с ней больше получаса и, может быть, возились бы до сих пор, если бы Никодиму не пришло в голову взорвать стену. Порох у нас был, огонь тоже.
В результате счастливой мысли, сбоку плиты зазияло отверстие, достаточное для одного человека. Я пролез через пролом и отыскал с другой стороны плиты рычаг. Благодаря ему вся плита сдвинулась с места в бок.
Протолкав машину через открытые теперь настежь ворота, мы обернулись — бодрые и готовые к новой борьбе — к чудесному, подлунному миру. Хотя от Вепрева и Шарикова уже "след простыл", мы не отчаивались.
Но бодрость наша через пять минут сменилась глубоким унынием. Пока я устанавливал психо-компас, стрелка его беспокойно дрожала и колебалась, а Никодим укладывал в сумку консервы и небольшую флягу с водой, готовясь к дальнейшему путешествию, — свет погас. Весь новый мир, освещавшийся стеклянными солнцами, высоко подвешенными к своеобразному гранитному своду, погрузился во мрак, скрывая в себе и противника, и особенности своего строения.
Никодим, содрогаясь от обуревавших его чувств, уверял:
— Проделка Вепрева! Я его знаю! Он способен и не на такую подлость...
Опять нам осталась машина с ее электрическими лампочками!
От песчаной степи родной планеты до настоящей нашей обстановки, когда я пишу эти последние строки, прошло всего несколько часов, а будто целая вечность осталась за нами. Сколько пережито за этот короткий срок!
Никодим возится с машиной, думая поставить ее на колеса, и мешает писать, качая ее.
Надо ему помочь.
9 сентября
Уже несколько дней бродим мы по чудесному миру. Свет гаснет здесь и вспыхивает снова через каждые 10 часов, но Никодим оказался правым, утверждая, что на луне жизни нет. Громадные здания, сооружения, машины и математическая точность в смене дня и ночи — дело рук давно вымерших высоко развитых существ. Когда оборвалась лунная жизнь, сказать трудно. Если верить моему ученому другу, прошло не менее 15.000 лет.
Пятнадцать тысяч лет работает механизм, освещающий подлунное царство, работает совершенно автоматически, построенный и заведенный искусной рукой лунного жителя, даже не оставившего от себя никаких остатков! Что-то чудовищно-невероятное!
И не одно только освещение регулируется сложно и мудро устроенными автоматами: добывание света, выработка и распределение тепла, вентиляция и многое другое происходит здесь само по себе, без помощи и контроля разумных существ. Лунные жители создали себе свои законы природы, которые действуют и посейчас, но они не могли уберечь самих творцов от смерти.
До сих пор я не имел возможности познакомиться с лунной поверхностью. Никодим, внимательно наблюдавший с машины во время ее полета и спуска и запечатлевший за последние четыре дня все подробности внутреннего устройства луны, мало того что на каждом шагу давал мне пояснения открываемым нами все новым и новым чудесам, однажды разрядился еще такой длинной речью, обобщающей все его наблюдения:
— Прежде всего, вся лунная поверхность продырявлена большими, доходящими до десятков верст, в поперечнике, и малыми от нескольких саженей кратерами... Я думаю, что когда-то эти глубокие и широкие ходы, сообщающие внутренность луны с внешней средой, имели прямую и, может быть, единственную задачу подавать с поверхности воздух в подлунный мир. Затем, с течением тысячелетий, когда луна обеднела атмосферой или вследствие рассеивания ее в межпланетное пространство, или вследствие того, что весь воздух и вся влага были переведены внутрь луны, — это кратеры стала служить другим целям, целям вентиляции.