— Я открыл!.. Я открыл!.. Пойдемте, покажу…. Ах, как хорошо!.. — он радовался, как малое дитя.
Мы втроем спустились по лестнице в подполье; оно было ярко освещено и своим устройством отвечало, должно быть, расположению дома. Первая комната, в которую мы попали, находилась под «рабочим кабинетом» Вепрева и была большим залом, тоже сверху донизу уставленным самими разнообразными и незнакомыми мне аппаратами и машинами.
Шариков увлек нас к крайнему столу, на котором стоял большой стеклянный ящик; на дне его была насыпана земля, а посередине высился самый обыкновенный муравейник с проворными, большими рыжими муравьями. Шариков обратил наше внимание на присутствие здесь же других муравьев, черных и небольших.
Вепрев стоял неподвижно, почему-то насупившись, в то время как его помощник суетился без устали и, все более и более розовея, сыпал беспорядочно словами, вроде: Ах, как хорошо! Вот-то славно!.. Мое почтение!..
Он соединял и разъединял какие-то провода, тянувшиеся к игрушечному по размерам аппаратику, благодаря своему рупору, похожему на граммофон. Вдруг он прервал свой лепет и замер, я бы сказал, в смущении; на лице заиграла растерянная улыбка. Вепрев тоже заметил ее и объяснил, подыскивая слова:
— Видите ли… Это совершенно новая область, в которой мы работаем… И нам хотелось бы… весьма понятно… до известного времени сохранять, так сказать, в тайне все, что вы здесь увидите…
Шариков радостно закивал круглой головкой, как китайский болванчик. Вепрев продолжал:
— Наши научные изыскания касаются борьбы с вредителями в сельском хозяйстве — насекомыми… Мы работаем над изобретением аппарата, которым можно было бы уничтожить насекомых вредных, не причиняя в то же время смерти другим, зачастую полезным в сельском хозяйстве.
Его помощник совсем расплылся в нелепой улыбке, сияя золотыми зубами и в восторге бормоча:
— Так! Так! Вот это ловко — мое почтение! Славное дело! — и пустил аппаратик в ход, предварительно направив его рупором на стеклянный ящик.
Аппаратик зашипел, увеличивая тем свое сходство с граммофоном.
Вепрев, подумав, прибавил:
— Конечно, по понятным вам причинам, мы принуждены пока умалчивать о сущности действия наших приборов…
Шариков пинцетом достал из квадратной коробочки черного муравья, сунул его в дырочку аппаратика и торжественно изрек, указывая на ящик:
— Теперь смотрите!..
Я внимательно смотрел, но ничего нового не увидал: муравьи попрежнему суетились и сновали во всех направлениях. А Шариков, очки которого, должно быть, делали его зрение чрезвычайно зорким, вдруг завопил фальцетом:
— Смотрите! Смотрите!.. Они уже подохли! Вот это славно, мое почтение!..
Тут и я заметил: черные муравьи усеяли своими трупиками дно ящика, рыжие же бесновались по-старому.
— Да! — произнес раздумчиво Вепрев. — Это изобретение — блестяще… Оно принесет человечеству громадную пользу!..
Из боковой двери появился глухонемой, тот, что открыл нам входную дверь, и знаками спросил о чем-то Вепрева. Получив такими же знаками ответ, он пошел обратно.
Показалось ли мне в результате моей чрезмерной настороженности, что глухонемой при входе и уходя кинул на меня изподтишка предостерегающий от чего-то взгляд? Или это было на самом деле?..
Кажется, я ошибся. Просто, всем глухонемым свойственны такие многозначительные взгляды. Но должен отметить: в его присутствии я чувствовал странное беспокойство.
Шариков продолжал вертеться около аппаратика, прочищая его тонкой и нежной кисточкой, и не переставая изрекал возбужденно преимущественно междометия. Удовлетворившись чисткой, — мое терпение уже грозило лопнуть, — он из другой, красной коробочки вытащил рыжего муравья и протолкал его в дырочку аппаратика. Тот снова зашипел. Мы уставились на муравейник.
Поразительно! Рыжие муравьи последовали примеру черных, и в муравейнике жизнь замерла.
Был уже первый час ночи, я поспешил распрощаться с учеными. Вепрев предложил мне прийти завтра утром: он начнет со мной заниматься, чтобы подготовить меня к работам.
Очень поздно. Но многое надо обдумать…
Ну, спать, спать! Передо мною без малого еще 3 месяца!..
IV
26 августа
В день два раза я хожу на хутор. Ушел в упражнения с головой. Эти упражнения, как говорит Аркадий Семенович, он же Вепрев, имеют целью научить смотреть. Так смотреть, чтобы все внимание, все мысли через взгляд сосредоточивались в фиксируемом предмете. Для упражнений он дает мне разных размеров стеклянные шарики. Я должен, не мигая, смотреть на один из них; по мере моих успехов шарик заменяется больший, — я должен так упорно фиксировать его глазами, чтобы в моем сознании ничего, кроме него, не существовало. Про этом я должен упорно через взгляд изливать свою волю, чтобы шарик сдвинулся с места.
С двумя первыми, небольшими, мне уже удалось достичь этого… Впрочем, может быть, моя воля тут не при чем? И в первом, и во втором случае движение шариков наблюдалось при появлении Аркадия Семеновича… Может быть, они покатились от сотрясения пола?.. Но, так или иначе, я продолжаю заниматься. Аркадий Семенович привел еще один интересный пример, демонстрирующий значение концентрированного внимания, но уже не одного человека, а массы.
Он указал на факиров, которые на глазах многочисленной публики без всяких приспособлений поднимаются в воздух. Здесь факир должен только уметь использовать концентрированное внимание зрителей. Последние, привлеченные необыкновенными объявлениями или возгласами факира, охватываются однородной мыслью и ожиданием полета. Чем больше факир сумеет расположить к себе публику своими предварительными фокусами, тем больше она верит в него, тем полнее проникается ожиданием необыкновенного полета.
Тогда факир, напрягая свою волю и, как на прочные рычаги, опираясь на сосредоточенное внимание зрителей, преломляет отдельные потоки его в своем тренированном мозгу, действительно, как это подтверждают многочисленные свидетели, и поднимается вверх.
Каждый желающий проделать то же, должен предварительно закалить свою волю. Факиры добиваются этого умерщвлениями плоти, которым они добровольно подвергают себя.
В результате, истязая себя, отказывая себе во всем, подвергаясь самым разнообразным экспериментам, большею частью нелепым и жестоким, они добиваются одного: их воля становится для них единственным законом, их воля закаляется, делается «нечеловеческой», сверхъестественной, почему и обладатель ее становится способным на сверхъестественные, с точки зрения невежественных масс, поступки.
— Путь факиров, путь тренировки в укрепления своей воли, неправилен, — говорит Аркадий Семенович. — Совсем не для чего умерщвлять свое тело, подвергать себя ранениям и уродствам, когда можно того же достичь более верными и полезными путями.
— У нас в обыденной жизни так много всякого рода нелепостей, что лишь одним добровольным систематическим устранением их можно закалить, тренировать свою волю. Каждый человек тратит ежедневно массу времени и энергии совершенно непродуктивно: он делает тысячи ненужных и даже вредных поступков, он обязательно одержим какой-нибудь странностью, которая является его пороком или недостатком…
Аркадий Семенович привел следующие примеры: иной в сутки затрачивает на сон 9, 10 и даже больше часов, когда совершенно достаточно 6–7; время сверх этого пропадает зря; другой, наоборот, лишь в силу привычки, ложится слишком поздно и встает рано, чем истощает себя и свою энергию; третий просыпается ночью, чтобы выкурить папироску, без чего можно великолепно обойтись и что не только отнимает у сна необходимое время, но и вредит здоровью; четвертый весь день проводит с минимумом полезного и нужного, убивая время в праздном разговоре, курении, выпивках и т. п. неразумных поступках, поглощающих его энергию.
— Если бы мы захотели проследить от первого часа пробуждения и до нового сна проведенный вами день, — говорит Аркадий Семенович, — мы поразились бы: такая масса времени погибла без всякой пользы. Весьма широко распространено мнение, что жизнь человеческая слишком коротка и что на протяжении ее никак нельзя использовать всех тех возможностей, которые заложены в человеке щедрой природой: нельзя получить всеобъемлющего образования, нельзя поглотить ту массу знаний, которую дает современная эпоха, нельзя до-полна выявить свои творческие силы… Неправда. Всего этого легко достичь, если не совершать неразумных и нелепых поступков, поглощающих массу времени и энергии и укорачивающих человеческую жизнь…