Но каждый новый побег появляется вместо прежнего, предшествовавшего ему. Сухие листья обязаны опадать, а старые формы — отмирать. Если каждый год миллионы людей умирают и оказываются в земле, то почему бы и листьям каждую осень не умирать и не падать на землю? Из опавших листьев получается прекрасный гумус. Так же, как из умерших людей. И даже из душ умерших людей.
Если смерть должна быть уделом многих, пусть будет так. Если Америка должна изобрести смертоносный отравляющий газ, пусть себе изобретает. Если смерть для нас — цель из целей, то нам ничего не остается, как искать новые способы умерщвления, какими бы пылкими ни были наши уверения в благих намерениях.
И вот, как мне кажется, наступает то время, когда человечество должно пройти через зимнюю пору, пору смерти и оголенных ветвей. Некоторые нации просто обязаны пойти на это. Ибо ныне нет такого огромного энергетического резервуара варварской жизни, как во времена Римской империи. Где древние готы и галлы, германцы и славяне? В мире много народов, но все они деградируют, роскошествуя в условиях своих собственных цивилизаций, и у всех имеются наши пороки, наши механизмы, наши средства уничтожения. Но на сей раз самой развитой цивилизации не удастся так же просто и спокойно умереть, как умерли Греция, Рим и Персия. Ее ждет долгий и мучительный коллапс. Но через весь этот коллапс ей придется пронести ключ к следующей цивилизации. И нечего думать о том, чтоб передать его Китаю или Японии, Индии или Африке или же другому подобному муравейнику.
Но очень уж мы непохожи на людей, которым есть что передавать новой эре. В самом деле, что у нас есть за душой? Не теория же относительности Эйнштейна, в самом деле! До чего же нас взбудоражило это слово «относительность»! В нем есть нечто такое, чего мы все давно уже ожидали. Но чего? Насколько я понимаю, для широкой публики «относительность» означает лишь то, что в физическом мире нет такой абсолютной силы, которой должны были бы подчиниться все прочие силы. Нет одного-единственного, главного, абсолютного принципа, управляющего всем миром. Великие космические силы или механические принципы познаются лишь в их взаимодействии друг с другом, да, собственно, и существовать они могут лишь посредством такого взаимодействия. Но, говорит Эйнштейн, это взаимодействие между механическими силами имеет постоянный характер и может быть выражено математической формулой, каковая математическая формула может служить универсальным уравнением для всех механических сил во Вселенной.
Надеюсь, вышесказанное звучит не слишком по-дилетантски. Во всяком случае, именно так я понимаю теорию Эйнштейна. Что вызывает у меня сомнение, так это сама математическая формула. Кроме того, мне кажется, что скорость света в пространстве — deus ex machina[99] Эйнштейновой физики. Кто-нибудь в один прекрасный день насыплет соли на хвост этому самому свету, перемещающемуся в пространстве, и тогда его простая скорость превратится в нечто необычайно сложное и формула теории относительности разлетится вдребезги. Но я закоренелый аутсайдер, так что уж лучше попридержу язык.
Я знаю одно: люди слишком уж носятся с этим новомодным словечком «относительность», а это указывает на то, как и всегда в подобных случаях, что в массовом сознании созрела потребность в возникновении новых заумных идей и понятий. Нам только недоставало еврея[100], чтобы выбить последний и главный костыль, на который опиралась наша идеально сконструированная Вселенная. Еврейские интеллектуалы всегда пробивали бреши в наших идеальных системах — как научных, так и общественных, что оказывалось для них невероятно полезным. И вот теперь мы рады думать, что мистер Эйнштейн выбил самую ось из самой идеальной среди наших систем — системы мироздания и Вселенной. Во всяком случае, так это воспринято массовым сознанием. Формула или уравнение здесь ни при чем. Отныне, согласно массовому сознанию, Вселенная, лишенная скрепляющей ее оси, может подобно перекати-полю носиться туда и сюда в безграничном пространстве, повинуясь дуновениям космических «ветров». Поистине анархическое умозаключение. Но еврейский ум с присущим ему коварством всегда подводит нас к анархическим умозаключениям. А мы, так или иначе, всегда рады быть выведенными из ложной автоматической фиксации. И поскольку нас уже вывели прямиком к нигилизму, мы должны найти способ не только войти туда, но и выйти оттуда.
99