Этот феномен, создаваемый огнем, в высшей степени чувствительный и в то же время прячущий печать огня глубоко в недрах вещества, должен получить имя: первый феномен, удостоенный внимания человека, есть пиромен. Рассмотрим теперь, каким образом пиромен, так глубоко понятый первобытным человеком, веками сбивал с толку ученых.
Глава V. Химия огня: история одной мнимой проблемы
1
В этой главе мы, казалось бы, перемещаемся в иную область исследований; в действительности мы попытаемся проанализировать усилия, направленные на объективное познание феноменов, производимых огнем, — пироменов. Однако, на наш взгляд, проблема эта едва ли относится к истории науки, ибо чистота науки здесь замутнена именно в силу ценностных привнесений, действие которых описано в предыдущих главах. Таким образом, в конце концов нам придется излагать не что иное, как историю затруднений, накопившихся в науке под влиянием интуитивных представлений об огне — эпистемологических помех, преодолеть которые тем сложнее, чем более они психологически оправданы. Итак, несмотря на изменение угла зрения, речь пойдет по-прежнему о психоанализе, хотя, возможно, теперь он примет несколько иное направление и его объектами будут уже не поэт или мечтатель, а химики и биологи прошлых веков. Но как раз такой психоанализ позволяет уловить неразрывность связи между мышлением и фантазией и показывает, что в этом союзе мысли и грез всегда именно мысль искажается и терпит поражение. Поэтому необходимо — и мы уже высказывали такое предложение в нашей предыдущей работе — провести психоанализ научного разума и понудить его к дискурсивному мышлению, которое, вместо того чтобы следовать за мечтой, преграждает ей путь, разрушает ее, налагает на нее запрет.
Нет нужды в долгих поисках доказательств того, что проблема огня с трудом поддается историческому обозрению. Г-н Дж. К. Грегори написал толковую, умную книгу, посвященную теориям горения от Гераклита до Лавуазье. Однако в его книге идеи связываются с такой стремительностью, что повествование о «науке» двадцати веков умещается на пятидесяти страницах. Вдобавок если мы осознаем, что благодаря Лавуазье эти теории обнаруживают свою объективную ложность, то неизбежно возникает сомнение относительно их интеллектуального характера. Бесполезно возражать, что аристотелевские теории не лишены правдоподобия, что они способны, с соответствующими модификациями, объяснять различные состояния научного знания, адаптироваться к философии разных периодов, — как бы то ни было, чтобы убедительно определить причины устойчивости и долговечности этих учений, недостаточно ссылаться на их значение для объективного объяснения. Необходимо идти вглубь, где мы соприкоснемся с ценностями бессознательного. Ими-то и обусловлена устойчивость некоторых принципов объяснения.
Под безболезненной пыткой психоанализа ученому придется сознаться в своих тайных побуждениях.
2
Возможно, огонь — это феномен, более всего занимавший химиков. Долгое время считалось, что разрешение загадки огня равнозначно разрешению центральной загадки Вселенной. Бургаве около 1720 года пишет следующее: «Если вы допускаете ошибку в описании природы Огня, ваша ошибка распространится на все отрасли физики — ведь во всем, что создает природа, главным агентом всегда является Огонь…» Спустя полвека Шееле напоминает, с одной стороны, о «бесчисленных трудностях, сопряженных с исследованием Огня. Страшно подумать о том, что прошли целые века, а новые знания о его истинных свойствах так и не удалось получить». С другой стороны, «некоторые люди впадают в противоположную крайность, столь облегченно трактуя природу и феномены Огня, что может показаться, будто все трудности устранены. Но разве не напрашивается в ответ множество возражений? Теплота то оказывается элементарным Огнем, то вдруг становится результатом Огня; там свет толкуется как наичистейший огонь и как элемент; тут он уже оказывается рассеянным по всему земному пространству, а импульс элементарного Огня непосредственно сообщает ему движение; здесь же свет — это элемент, который можно связать с помощью acidum pingue и который высвобождается при расширении этой гипотетической кислоты, и т. д.». Это верно подмененное Шееле раскачивание маятника весьма симптоматично для диалектики невежества. Выйдя из мрака ослепленным, оно готово принять за решение задачи сами ее условия. Раз огонь не выдает свою тайну, его принимают за первопричину мира, и тем все объясняется. Чем меньше знает донаучный разум, тем более крупную проблему он выбирает. Эту огромную проблему он умещает в тоненькую книжку. Сочинение маркизы дю Шатле объемом в 139 страниц трактует об Огне.