Они летели по тоннелю не касаясь копытами шпал, пахло степными травами и конским потом. Громадные, бурые какие-то с мохнатыми ногами и раздувающимися ноздрями. Всхрапывая на бегу, табун унесся в сторону станции и скрылся за поворотом кривой.
«Однако», – нейтрально подумал я, и ничего не произошло, потому что сложно кому бы то ни было материализовать слово «Однако».
«От улыбки станет всем светлей!» – подсказал мой испуганный мозг и туннель засиял яркими праздничными гирляндами блуждающих огоньков. Неплохо, что ж буду петь.
«И слону…» Тут я понял, что погорячился. Скользкий хобот протрубил мне прямо в левое ухо и попытался захлестнуть ногу. Я вырвался и не оглядываясь двинулся к отметке 129+70.
Сразу перешел к припеву. В голове было пусто и страшно.
«… наверняка. Вдруг запляшут облака. Не здесь, а там наверху. Пусть пляшут, мне без разницы. И вообще мне все без разницы. Дойду только, а там уже сами. Ничего… Так дальше что? Ага, кузнечик запиликает на скрипке…»
Метрах в двадцати нарисовался одинокий скрипач. В военной форме. Времен войны с немцами. Да это же Кузнечик, лейтенант Александров, ну тот, из фильма про «в бой идут одни старики». Лейтенант казался совсем не опасным, я на всякий случай отдал ему честь, а он наградил меня грустным взглядом артиста Иванова и исполнил что-то толи из Моцарта, толи из Гайдна.
На отметке 130+20 совпавшей со словами про голубой ручеек, сквозь дюпинги ожидаемо хлынула вода, но к этому я был готов и даже матюкаться не стал, чтобы не перегораживать себе и так непростой путь частоколом разномастных половых членов, ну и чем там еще люди матюка…
Потом без всякого перехода я затянул песню про Голубой же вагон и сразу вскочил на банкетку. Вагон пронесся примерно под 30 км в час причем без паровоза и машинистов, следом быстро промчалось два десятка рептилий в черных строгих шляпах. Они немного напоминали хасидов. Такие же сосредоточенные и глаза мертвые. Меня они не тронули и я благодарно поклонился вслед. Все правильно, крокодилы Гены из подсознания должны быть добрыми. Правда пасти у них были зубасты и хищны.
Еще сорок метров без мыслей, без песен…
Ага похоже на поэзию. Повторим.
Еще сорок метров без мыслей, без песен…
Неплохо может, стоит посочинять? Так глядишь, и на станцию выйду. Вспомнилось, как бригадой мы сочиняли стишки в пять утра перед выходом из тоннеля.
«Вот идем мы все толпой на Сад на Ботанический и вдыхаем полной грудью воздух венерический»
Сад – де Сад… Ага накаркал. На плечо графу присела ворона. Но Граф не выявил агрессии, похоже ему было интересно, он присел на корточки и заинтересованно щупал рельс. Ну да в его времена о таком даже не мечталось, я прошел мимо словно тень, а кто знает, может Граф и видел меня в качестве тени?
Проверил «АукцЫон» в наушниках:
…Меня почти что догоняет, моя любовь… – пропел мне Федотов и я сорвал наушники. Этого мне только не хватало!
Так, как там у классика? В смысле у меня… Без мыслей без песен…
Девочки играли в классики. Девочки были странными, синими, словно из фильма про Аватара, и белыми, словно только что из мертвецкой, и еще красными. Особенно меня поразили красные девочки с начисто содранной кожей. Им было очень больно, но они все равно прыгали через свою натянутую веревочку, падали между шпал, до хруста в костях, вставали и снова прыгали… Я разбежался, и перед самой веревочкой прыгнул на банкетку, а потом попрыгал все дальше и дальше от их разноцветных жадных рук и волчьих глаз, наполненных океаном боли…
По сути, я был их палачом…
Этого только не хватало. Мое воображение сорвалось и полетело на бреющем. Я так и знал… Мы уже забыли родные места, и одни не знают, где родились, а другие не желают об этом говорить. Некоторые уже владеют в этой стране домами и слугами по праву наследования, некоторые женились на сирийках или армянках и даже на принявших благодать крещения сарацинках. Один живет с зятем, или невесткой, или тестем, другой окружен племянниками и даже внучатыми племянниками. Этот обрабатывает виноградники, тот – поля. Они говорят на разных языках, но уже научились понимать друг друга. Разные наречия становятся общими для той и другой нации, и взаимное доверие сближает самые несхожие народы. Чужеземцы… стали местными жителями. А странники обрели пристанище…
Когда я увидел железную дверь, то немедленно толкнул ее, пытаясь спрятаться от назойливого голоса в моей несчастной голове. Она поддалась… Это был трактир «У Голема», в предместьях Берлина. И был 1945-го года, апрель. В роли голема выступал Карл, в роли единственного посетителя ваш покорный слуга. В штатском. В штатском, но с такими железными документами, что позавидует любой военный.