И мы с ним направились к Дыре. Глория последовала за нами.
— Я буду тебе ассистировать, Дамми, — сказала она.
— Нет, — ответил он. — Никаких ассистентов.
— Не волнуйся. Все будет в порядке, — попытался я ее успокоить.
— Но я требую, Дамми! — возмутилась она. Он только головой покачал.
— В данном случае, дорогая, ты ничего требовать не можешь, — сказал он ей. — В этом деле командую я. Идем, Альф.
Я подмигнул Глории и шепнул:
— Не беспокойся. Я скоро вернусь. — И мы с Адамом нырнули в Дыру, а Глория вернулась в гостиную и уселась на диван.
Я успел еще увидеть, как Пранди поднимается по лестнице наверх, и дверь за нами закрылась. Мы пошли по коридору, а вокруг нас с тихим звоном падали откуда-то сверху ножи.
— Момент истины для тебя, — заметил Адам.
— Да, наверное, — откликнулся я, следуя за ним вдоль ровной цепочки глубоких отметин, оставленных его когтями леопарда. Через некоторое время я спросил: — А мы не слишком далеко зашли?
— Все самое ценное я храню в самой глубине, ближе к корме, — пояснил он. — Ага, вот и они!
Действительно, впереди уже были видны знакомые семь тел, покачивавшиеся на ветру времени. Адам сунул руку в небольшой пространственный «карман» слева от себя и извлек оттуда табличку с инструкцией.
— Перенос памяти потребует всего несколько секунд, — сказал он. — Хотя без сознания ты будешь несколько дольше — не могу, правда, точнее сказать, как долго. Но ведь здесь время ничего не значит, ты же понимаешь.
— Ладно. А когда я приду в себя, то хотел бы кое-что тебе сообщить.
— Хорошо, — сказал он и легонько ударил меня по голове, чуть повыше уха, и все тут же куда-то провалилось.
Я очнулся со вкусом летнего винограда «мадлен» во рту. Вокруг было некое, более широкое, чем обычно, статическое пространство. Я стоял лицом ко входу в Дыру. Дверь была закрыта, а Адама нигде не было видно. Уже через несколько секунд я догадался: что-то не так, ибо входная дверь была повернута вверх ногами! Я, таким образом, стоял на потолке, хотя сам себя перевернутым вверх ногами отнюдь не чувствовал. Впрочем, и спокойным я себя тоже не чувствовал. Мне почему-то казалось, что я всегда умел стоять на потолке головой вниз. Просто никогда не пробовал. Вполне возможно, я мог даже пройтись по потолку и спуститься по стене на пол. Подумать — значит сделать, решил я. Как-то все же привычнее было бы стоять на полу. Я поднял ногу и стал поворачиваться влево.
И тут справа от меня что-то промелькнуло, и с этой стороны я почувствовал острую боль. Затем в поле моего зрения появился Адам. Это он только что меня ударил.
— Ты что это? — спросил я, скорее удивленный, чем напуганный.
Снова что-то промелькнуло — теперь уже слева, — и снова я почувствовал боль.
И тогда я резко подпрыгнул вверх, поджав колени и сжавшись в комок, сделал несколько кульбитов и постарался преодолеть странное гравитационное поле, прижимавшее меня к потолку. В общем, на потолок я не вернулся. Когда мне удалось перевернуться ногами к полу, я рванулся к нему изо всех сил и в конце концов упал на пол, низко присев на напружиненных ногах и выбросив в стороны кулаки. Левый мой кулак ткнулся во что-то, и я услышал тихое ворчание. Тогда я ткнул вправо, повернулся и увидел, что ко мне приближается чья-то нога. Я перехватил ее и резко вывернул.
И увидел изумленное лицо Адама. Он, совершенно точно, никак не ожидал от меня такой прыти. А если и предполагал, что я перехвачу его ногу, то, безусловно, думал, что я дерну за нее и постараюсь бросить его на пол. Однако я выкручивал ногу влево, точно в моих руках был руль от автомашины. Тогда он вытянул правую руку, откинулся назад и, коснувшись спиной пола, оттолкнулся рукой и сам повернулся всем телом вдоль вертикальной оси, используя крутящий момент. Я еще сильнее стиснул руки и снова стал выкручивать его ногу. На этот раз он проделал то же самое вращение левой рукой. Я еще несколько раз крутанул его ногу, но реакция была та же. Мне было совершенно не интересно, где именно он научился этим приемам, — а может, был просто достаточно талантлив, чтобы самому изобрести их по ходу дела. Мне-то они были известны под разными названиями — ведь их применяли различные народы в самые различные исторические периоды.
И тут Адам улыбнулся мне. Я выпрямился, и он перестал скалиться, поскольку я закрутил его ногу еще сильнее. Вскоре он вращался вокруг меня на расстоянии вытянутой руки, точно был моим спутником.
— Почему ты напал на меня, Адам? — спросил я.
— Ты и сам знаешь почему… теперь знаешь, — откликнулся он.
— Ничего я не знаю! — возразил я. — У меня, конечно, есть кое-какие подозрения, но я абсолютно ни в чем не уверен. Лучше скажи сам.
— Черта с два! Я из тех, кто любит поиграть со своей добычей!
Я отпустил его. Пришлось самому несколько раз повернуться, прежде чем удалось затормозить.
Он весь подобрался по-кошачьи, и теперь движения его были не поступательными, а вращательными; казалось, он в любую минуту готов прыгнуть и приземлиться на ноги или на руки, а потом снова прыгнуть — на меня. Он прыгнул, но мне удалось его отшвырнуть, и он ударился прямо об одного из клонов, висевших на крюках, после чего они один за другим стали срываться с крюков и попадали прямо на него. У меня не было ни малейшего желания откапывать его из-под этой кучи малы. Я некоторое время постоял молча, потом крикнул:
— Сладить с тобой действительно непросто, признаю. У тебя замечательная координация движений. Слушай, пусть это будет ничья. У нас ведь есть о чем поговорить и без драки.
Я услышал, как он там злобно плюется. Потом он выбрался из-под груды клонов, таща за собой одного из них — вандала, по-моему. Внезапно вокруг него появилась целая стая половых органов — человеческих и нечеловеческих,
— которые кольцом вились в танце и распевали: «Уходи, Смерть, уходи!»
Адам оторвал вандалу правую руку и швырнул ею в меня. Я руку поймал и швырнул обратно. Но он уже успел открутить вандалу голову, и этот снаряд тоже летел в меня. Честно говоря, довольно обескураживающее ощущение, когда в тебя летит твоя собственная голова — так сказать, са-put decapitatum'. Адам поймал брошенную мною руку и еще что-то оторвал от тела бедняги ванда— ' Голова, отсеченная от тела (лат.).
ла, а круг пляшущих органов вокруг него пополнила неровная вереница лилипутов обоих полов. Лилипуты спотыкались, как зомби, и по внешнему виду каждого из них легко можно было понять, от чего именно он умер. Из их тел торчали ножи, шеи были перетянуты удавками; многие были буквально изрешечены пулями; некоторые же оказались отталкивающего вида утопленниками, неестественно бледными и распухшими. Лилипуты тоже двигались по кругу, но в направлении, противоположном танцующим половым органам, и чуть ниже. Все это напоминало цепочки нот в скрипичном и басовом ключах. Адам между тем выдрал из тела несчастного вандала горсть внутренностей и швырнул ими в меня. И тут пошел кровавый дождь.
Я отбежал в сторонку и крикнул ему:
— Хватит тебе! Ведь это даже не мой клон! И мне совершенно безразлично, будешь ты его дальше потрошить или нет.
Он бросил останки вандала через плечо — куда-то в сторону прохода между полями сингулярности — где останки и исчезли.
— И зачем ты так грубо врешь? — спросил он.
— К сожалению, я говорю сущую правду. А зачем ты так отвратительно ведешь себя и дерешься?
— Я намеревался убить тебя и полностью завладеть твоими воспоминаниями
— вот тогда уж ты бы понял, почему сделать это мне было необходимо.
— Ты эту идею в рассказе Кафки «В исправительной колонии» почерпнул?
— Вот именно. Я был уверен, что ты это оценишь, Альф!
— Нет, тут ты ошибся.
— И будешь отважно защищаться, проявив замечательные бойцовские качества! Представляешь — «божественный» против Охотника! Мы ведь оба с тобой из лучших, сам знаешь. А разве тебе не интересно, кто из нас самый лучший?
— Не особенно. А как тебе такой исход поединка: я уступаю, ты побеждаешь, и потом мы мирно беседуем?
Он снова злобно сплюнул и бросился на меня. У него действительно было одно существенное преимущество, только он об этом не знал. Он мог вести себя как угодно и использовать любые приемы, потому что хотел убить меня. Я же этого не мог — потому что хотел непременно оставить его в живых.