— Что ж, в таком случае мы квиты. — И ее соблазнительное бедро скользнуло по моему бедру.
И снова меня охватила растерянность, но я постарался с ней справиться и сказал:
— Я, между прочим, сперва искал тебя на улице. И возле крыльца встретил одного старого пьяницу, очень интересного. Его зовут Уртч.
— Это невозможно! — покачала она головой.
— И тем не менее он там был. Продемонстрировал мне поток фотонов. И вовремя остановил меня, чтобы я в такой же поток не превратился.
— У тебя, должно быть, галлюцинации, Альф! Там снаружи ничего быть не может.
— Но он был — у самой двери, на крыльце. И я тоже там некоторое время простоял, все туманом любовался. Я абсолютно уверен, что все это было на самом деле.
— Но все же…
Мы как раз выходили из Дыры, и я, схватив ее за руку, решительно направился к входной двери.
— Идем. Я подумал, что мне еще кое-какие вопросы ему задать хотелось бы.
На крыльце никого не было, хотя клочья тумана умудрились просочиться даже в вестибюль. Теперь туман стал таким густым, что практически ничего в нем различить было невозможно.
— Не может быть! Он же был здесь буквально несколько минут назад!
— Уртч. Странное имя.
— Я также видел спину змея Уробороса. Кончиками пальцев правой руки она быстрым спиралевидным движением провела вниз от точки между глазами к подбородку.
— Великий предок! — пробормотала она. — А этот… он что же… сказал что-нибудь особенное?..
— Нет, — отвечал я. — Просто заставил меня стащить у вас бутылку вина и сообщил, что ты на улицу не выходила.
— Интересно… А не мог ли он забраться в дом? — вдруг спросила она, нервно озираясь.
— Не думаю. Я приглашал его зайти и с большими удобствами посидеть и выпить вина, но он отказался, заявив, что предпочитает пить на улице, на СВОЕЙ улице.
Она покачала головой и что-то тихонько прошипела. Потом тщательно заперла входную дверь и принялась обыскивать дом. Я помогал ей — мы искали всюду, кроме самых дальних глубин Дыры.
— Уртч, Уртч, — словно звала она время от времени.
— Так ты все-таки видела его?
— Нет, дело не в этом… Это я так просто… Мы проверили все шкафы и кладовые, осмелившись даже зайти в комнату Адама, — там было на удивление чисто и аккуратно прибрано; комната выглядела почти как монашеская келья. Но Уртч нам так нигде и не попался.
Наконец мы вернулись в комнату Глории и тут же полностью отвлеклись от мыслей об Уртче. Ну а потом я уже не в состоянии был ни о чем думать и что-либо замечать…
— Проснулся? — тихо спросила Глория, медленно скользя вдоль моего правого бока.
— Да. А знаешь, красотка, ты здорово мне подходишь!
Она захихикала. Потом погладила меня по голове и шепнула:
— Взаимно. Ну что, давай включим Рубильник и вернемся в лавку?
— Ни за что! Мы останемся здесь. Не знаю, готов ли я продолжать столь приятные занятия, но ведь можно и просто поговорить, правда? Пусть мое бренное тело отдохнет и само решит, готово ли оно вновь предаться плотским утехам.
— Поговорить? Хорошо. Конечно. Начинай.
— Вот только с чего начинать-то? Здесь столько всяких загадок… №
— Так и должно было быть. Но это всего лишь интеллектуальный мусор — остатки разных несерьезных головоломок, скопившиеся за долгие годы.
— Тогда давай начнем… с этих «долгих лет». Насколько они «долгие»? Ведь лавка существует по крайней мере со времен этрусков, верно?
—Да.
— И Адам прибыл сюда из далекого будущего, чтобы устроить здесь нечто вроде меняльной лавки?
— Да. В точности как он тебе и рассказывал.
— И с тех пор вы живете здесь, двигаясь вдоль нашего вектора времени и заключая самые разнообразные сделки? В течение всей нашей истории?
— Да, это так.
— И Адама его создатели оценивают по тому, насколько хорошо он ведет здесь дела?
— И это верно.
— И его послали сюда, потому что у него невероятно высокий коэффициент умственного развития, а также имеется множество иных, самых разнообразных и невероятных талантов?
— Ну да. И поэтому тоже. — Она медленно переползла через меня.
— Значит, ваш возраст исчисляется столетиями… точнее, тысячелетиями?
— Но мы же тебе говорили!
— Ну да, считается, что вы из двадцать пятого века и отправились назад по временной оси, открыли эту лавку, а теперь направляетесь домой по, так сказать, самой длинной, но весьма живописной дороге.
— Мы не из двадать пятого века.
— Но Адам говорил, что вы прибыли сюда… или, точнее, отправились в древнюю Этрурию… именно из этого времени.
— Это правда. Мы остановились там на обратном пути, чтобы кое-что починить. Тот… корабль, в котором мы живем и работаем, во время полета был поврежден, а двадцать пятый век — самый первый пункт на временной оси, где такой ремонт еще возможен.
— Ах вот как? В таком случае откуда же — точнее, когда же вы в действительности отправились сюда?
— Этого я сказать тебе не могу.
— Почему?
— Я обещала Адаму. Еще когда ты впервые здесь появился.
— Но почему?!
— Из-за тех клонов. Если ты действительно среди них самый главный, это слишком важная информация для тебя.
— И чем же она для меня так важна? Она снова переползла через меня.
— И этого тоже, дорогой Альф, я тебе открыть не могу.
— По-моему, я догадываюсь.
— Нет, не догадываешься.
— Ну и ладно. Расскажи мне лучше о своих генетических корнях.
— Охотно. Я из рода змей. Адам — кошка. Вот и все.
— Похоже, ученым пришлось проделать огромную работу по расщеплению генов, чтобы вывести оба этих вида на уровень человека — по внешности и по уровню умственного развития…
— Согласно старым проектам мы вовсе не должны были обладать таким разумом, как ваш. Скорее предполагалось, что будет развиваться наш собственный разум, со свойственным ему образом мыслей. И он должен был достигнуть весьма высокого уровня…
— Но, очевидно, этот план воплотить в жизнь не удалось?
— Да-с-с-с.
— Но вы способны по-настоящему размножаться? И представляете собой теперь совершенно самостоятельные расы?
—Ода!
— В таком случае к чему же вся эта чехарда с детьми в пробирках? И эта история с Адамом?.. В его изложении она звучала как описание неких первых опытов не сразу удавшегося крупного эксперимента.
— Это так и было. Вернее, есть… И Адам на самом деле является результатом все еще продолжающегося эксперимента по доведению каждой из созданных рас до наивысшего уровня развития. Ученые хотели узнать, как далеко может продвинуться каждый народ и какой из них сможет дать некое особое суперсущество благодаря «четырехкратному клонированию». Правильный термин на языке этрусков звучит примерно как «калейдейон», то есть «прекрасные из пробирки». Или «божественные из пробирки». Если это действительно ваш язык.
— Ну конечно, наш. Земной. А почему ты так говоришь?
Она на мгновение прилегла мне на грудь вся целиком и затихла. Потом вдруг спросила:
— Ты ведь не стал бы лгать мне, правда, Альф? Ты ведь не участвуешь в заговоре против нас?
— Да я в заговорах ни черта не смыслю! И чего ради мне в нем участвовать? Слезь-ка, пожалуйста, а? — Но я уже и сам обнимал ее. — Да если бы я только попробовал, вы бы меня тут же вокруг пальца обвели! Значит, наш Адам — «калейдейон»?
Она покачала головой:
— Так нельзя сказать. «Калейдейон» — это множественное число. ,?(отя всего лишь раз за всю долгую историю этой программы что-то действительно удалось и было создано одно такое существо. Наш Адам.
— Ну хорошо. Пусть будет множественное, — сказал я. — Просто для меня это термин, которым можно его называть. Я и без того знаю, что он необычайно умен и изобретателен.
— Но значение этого термина значительно шире… — начала было она и умолкла.
— Тебе нельзя говорить об этом? — догадался я. Она кивнула. — Я понял. Не расстраивайся, дорогая. — Я стиснул ее в объятиях. — А как они наблюдают за Адамом? Способны ли они оценить, насколько хорошо он справляется со своими обязанностями?