— И не надо. Я могу впадать в состояние «вспомнить все» примерно на час. Так что сразу после вас я отправлюсь к себе в гостиницу и быстренько все наговорю на диктофон, пока не забыл.
— Ах вот как? Знаете что, я, пожалуй, сделаю вам небольшой подарок: поменяю эту вашу временную память на постоянную. Чтобы вы всегда все помнили. Бесплатно, разумеется. За счет фирмы.
— Вы можете это сделать?
— Конечно, если вы сами хотите. Это легко. У меня, кстати, есть отличная память — она мне осталась от одного ученого идиота. Я думаю, вам хорошо этот тип известен: Ай-Кью по нулям, зато в памяти сохраняется любая мелочь. Он мне эту память в обмен оставил.
— В обмен на интеллект?
— В том-то и дело, что нет! Вы просто не поверите… Он сменял свою память на инструменты для человека-оркестра! И отправился в большое турне. Няня, побудь, пожалуйста, пока здесь!
Я думаю, большая часть людей когда-нибудь видела ломбард, меняльную лавку или заведение ростовщика. Что до меня, то я даже как-то написал большую статью о таких лавках для «Ригодона». Главный лозунг владельцев подобных заведений таков: «Если предмет неодушевленный и проходит в дверь, то в дело его пустить, безусловно, можно!» А внутреннее убранство таких лавчонок можно охарактеризовать одним-единственным словом: бардак. Там выставлено и можно купить или обменять все — от старинного перегонного куба до цитры. Но такой лавки, как эта «Черная дыра», этот приют психостарьевщиков, я не видел никогда в жизни!
За обтянутой льняным полотном панелью мне открылась некая бездонная черная пропасть, полная самых разнообразных материальных предметов и сверкающих облаков чего-то такого, что очень напоминало новогоднюю мишуру или конфетти. Причем это были не вульгарные кусочки разноцветной бумаги, а вполне материальные части того, что здесь некогда было выменяно или продано.
Например, частички живых душ, обладавшие собственной энергией и старавшиеся сделать себя доступными и нашему восприятию, которое, к сожалению, осуществлялось нашими довольно примитивными органами чувств — зрением, слухом, обонянием, вкусом, осязанием, кинетикой… Этот существующий как бы вне Времени и Пространства обмен либидо представлял собой калейдоскоп человеческих эмоций — презрения и страстного желания, неудовольствия и глубокого удовлетворения.
Преобладали, правда, сексуальные образы: пенис, вагина, ягодицы, груди
— большие, маленькие, остренькие, округлые, — а также великое множество эрогенных зон. Мелькали варианты самых различных половых актов: гетеро, гомо, ското, нимфо, сатиро; всевозможные эротические позы, отражавшие желание, страсть, сладострастие, любовь и просто удовольствие.
Определенный набор образов был связан с Красотой и Силой — мускулистые торсы, статные фигуры, дивная спортивная форма тел, грация движений, прекрасная здоровая кожа, густые волосы, красивые глаза и губы, загар… — а также с Властью — над мужчинами, над женщинами, над ходом событий, над самим собой… Особое место занимали Успех — в любви, в жизни, в карьере, на отдыхе — и Блеск: интеллектуальный, политический, артистический, общественный. А также такие вещи, как Общественный Статус, Общенародная Известность, Популярность, Постоянство Принципов и т.д.
И все это кружилось в хаосе самых разнообразных страхов, зацикленностей, ненавистей, верований, суеверий, последних соломинок, маний, а также — фрагментов немыслимо далекого Будущего и подернутого туманной дымкой Прошлого, которые для меня, впрочем, не имели ни малейшего значения. И всю эту мешанину я видел, ощущал, пробовал на вкус… Меня буквально изрешетило этой шрапнелью — осколками от столкновения устремлений Человека с реальной действительностью. Я был ошарашен, сбит с ног…
— Феерическое зрелище, не правда ли? — донесся до меня голос Адама.
Я с трудом различал его в этом невероятном круговороте странных предметов и образов — да и то исключительно благодаря ярко-рыжей шевелюре, которая как бы светилась. Слов у меня нe нашлось; я лишь восхищенно крякнул в ответ.
— С вами все в порядке. Альф?
Я по-прежнему не отвечал. Не мог. Что-то там, внизу, в глубине, привлекло вдруг мое внимание, и я непроизвольно двинулся в этом направлении.
— Это совсем не то реальное пространство, которое известно вам, — заметил Адам. — Здесь мы окружены несколькими слоями разных хитрых штучек, призванных нас защищать. Но несмотря на это, вас все равно влечет в сторону сингулярности. Если зайдете слишком далеко, это может стать опасным. А если зайти за определенную черту, возврата не будет.
— Угу, — буркнул я, продолжая идти вперед.
— Вы все еще достаточно далеко от роковой черты, — заметил Адам, — иначе я непременно остановил бы вас. На самом деле вы только приближаетесь к «раздевающему» полю, с помощью которого я удаляю у клиентов все те таланты или черты, от которых они хотят избавиться. А «одевающее» поле значительно левее — я все старался устроить согласно законам симметрии. То есть всегда что-нибудь одно: либо выгоду получаю я, либо кто-то другой. Теперь нам, пожалуй, следует сместиться чуточку влево, чтобы спокойно пройти между полями. Не волнуйтесь и следуйте освещенным отметинам, оставленным когтями. Послушайте, неужели вам хочется, чтобы вас совершенно равнодушно раздели до нитки? Пусть даже это сделает просто некое поле?
Я, точно ничего не слыша, пер вперед.
— Воздействие поля тем сильнее, чем глубже вы заходите, — продолжал увещевать меня Адам. — По правде сказать, я и сам не особенно ясно представляю себе, что там, за этой роковой чертой…
Я резко остановился. Прямо-таки застыл как вкопанный. И шумно сглотнул.
Они действительно висели там. Мое подсознание подсказывало мне это задолго до того, как я к ним приблизился. Человеческие тела, подвешенные на мясницких крюках, покачивались передо мной, поворачивались, точно под воздействием слабого ветерка, безвольные и безжизненные… Всего их было семь.
— Кто это? — хрипло прокаркал я. — Кто они такие?
— Эти семеро продали все, что имели, — пояснил Мазер.
— Но как это случилось? Почему?
— В каждом отдельном случае по-разному, но всегда каждый старался прихватить для себя что-то дополнительно, стоило только мне отвернуться. А потом он попадал в «раздевающее» поле — вы же видели, как это легко сделать! — и оно снимало с него все, что он добавил к своей личности с тех пор, как появился на свет. То, что вы видите, всего лишь жалкие остатки людей; впрочем, они дышат — хотя и очень медленно, — и сердца у них тоже бьются, только едва слышно. Благодаря временным особенностям этого поля жизнь в них еще теплится. Но, как говорил Шелли, «больше не осталось ничего».
— Когда же это случилось?
— Первый из них, Ларе, жил очень давно, когда здесь еще всем заправляли этруски. Марк появился на несколько веков позже. Эрик был германским наемником. Затем там есть один вандал и один гот, а еще — нормандский крестоносец из тринадцатого века. А последний, Пьетро, из шестнадцатого века. Уверял, что он художник.
— А почему все они так вели себя, как по-вашему?
Он пожал плечами:
— Возможно, просто из любопытства. Любопытство я понять могу. Но более вероятно, они хотели получить больше, чем, по их мнению, могли себе позволить, и рассчитывали, что все же сумеют ободрать меня как липку. Ну что, вы по-прежнему хотите заполучить память получше?
Ближайшее ко мне тело покачивалось и чуть вращалось в такт дыханию веявшего здесь волшебного ветерка, постепенно поворачиваясь ко мне в профиль…
И тут я пронзительно вскрикнул. Повернулся. Побежал…
— Альф, в чем дело?
Его рука легла мне на плечо, надежно удерживая меня в безопасном коридоре между полями. Тот его вопрос так и звенел у меня в голове. Но я уже стирал из памяти… страх перед возможными последствиями такого шага.