Это и к лучшему, решил он. Головы ему теперь не жалко, а дома и подавно нет. Будь что будет.
— Кто в последнее время навещал семью погибшего? — быстро спросил Зигмунд, занося руки за спину и чинно шагая по комнате.
— Никто, — так же быстро, не моргнув и глазом, ответил староста. — Они сами навещали наших в деревне, завозя дрова, шкуры и мясо. Милка (жена покойного) иногда приезжала к нам погостить, угощала пирогами.
— Не наблюдали ли вы ничего подозрительного в поведении Рестара в последнее время? Или в поведении его жены?
Бесполезный вопрос, Зигмунд уже знал, какой будет на него ответ. Но он лишь тянул время, изображая из себя хоть какого-то следователя. Это была крайне любопытная сценка, если взглянуть со стороны — двое мужчин очень открыто притворялись теми, кем они на самом деле не являются, и продолжали играть эти дурацкие роли, ожидая, когда тот или иной оступится. Но нелепость ситуации заключалась в том, что оба они уже оступились, оба уже отчетливо поняли, что их собеседник врет. Тогда зачем они продолжали весь этот фарс? Зигмунд неожиданно пришел к выводу, что их останавливает банальная вежливость, которую им вдолбили с детства. Именно она мешала им громко рассмеяться, похлопать друг друга по плечу и попросить перестать строить из себя невесть кого, а сказать все начистоту.
Вежливость. Еще один пережиток прошлого, в который раньше Зигмунд безоговорочно верил, а теперь смотрит на него, как на нечто чужое и непонятное. Зачем эта вежливость нужна, если в итоге мы врем изо дня в день, предавая друг друга?
— Нет, — просто ответил староста.
Что и следовала ожидать. Надо придумать еще пару вопросов для… окончания вежливой беседы?
— С кем особенно часто контактировал покойный в вашей деревне?
Мужчина на мгновение задумался. Для вида, наверное. Ко всем вопросам он был давно и тщательно подготовлен.
— Со мной, — начал перечислять староста, — с моей женой и… с нашим кладовщиком Диланом, именно ему Рестар отгружал мясо, шкуры, дрова и прочее.
— Кладовщик? — недоуменно переспросил аудитор.
Какой еще к черту кладовщик.
— Именно так, — подтвердил глава деревни. — У нас маленькая община, живем вскладчину, коммуной. Каждый из нас знает, что заработать в одиночку возможно и больше, но в наших условиях это не совсем удобно. Поэтому мы и функционируем как единое целое — основная прибыль от нашего хозяйства идет с полей, что располагаются за пределами видимости деревни. Но есть и другие промыслы — вон недавно наш дед Фомич открыл свою небольшую пасеку, теперь мы можем продавать и мед, пусть пока и в небольших количествах. И чтобы каждый просто занимался своим делом, не думая о способах реализации своего товара, мы занимаемся торговлей… централизованным способом.
— То есть продаете все сразу от лица деревни из общего склада? — удивленно спросил Зигмунд.
Староста кивнул.
— Да. Люди прекрасно понимают, что могли бы получить и больше, делая наценки на свои товары и занимаясь продажами самим, но все у нас единодушно решили, что не хотят заниматься коммерцией.
— Но кто-то все же ей занимается?
— Я. Моя жена. И Дилан с его женой. Мы стараемся быстро реализовать всю продукцию, а по окончании торгового периода раздаем вырученные деньги людям, оставляя за собой определенный процент, конечно.
— То есть вы аккумулируете у себя все вырученные деньги… и народ вам просто доверяет?
— Доверие есть основа нашего существования, Зигмунд. Мне очень жаль, что люди в больших городах этого не понимают. Вас я не имею в виду, — уточнил на всякий случай староста.
— И куда люди тратят свои деньги? Не существует ли у вас внутреннего оборота товаров первой необходимости для местных?
Староста небрежно пожал плечами.
— И да, и нет. Мы пока вывозим сырье, в основном это зерно. Мясо и прочая продукция продается в ничтожных количествах, просто для пробы и освоения рынка. В остальных случаях работает старый добрый принцип, что свои покупают у своих посредством бартера или при помощи денег, а недостача компенсируется завозом свежих товаров. Он пока бывает не так часто, как бы нам хотелось, но мы постепенно развиваемся. Нам жаль, что деревня располагается на приличном отдалении от других населенных пунктов нашего королевства, но недавно мы обнаружили новые контакты, которые все это время находились у нас под боком.
Зигмунд мгновенно насторожился. Небрежный тон старосты буквально на мгновение поколебался, но и этой секунды аудитору хватило, чтобы понять — сейчас разговор зашел о чем-то крайне важном.
— Вы имеете в виду… — также небрежно произнес Зигмунд, смотря прямо на своего собеседника.
— Мы торгуем с королевством Роуг, Зигмунд. Это не противозаконно, насколько я полагаю, а нам сейчас крайне необходимы новые торговые пути.
— Понимаю, — согласно кивнул Зигмунд. — Действительно, у нас с Роуг в последнее время сложились довольно нейтральные отношения, но, если это останется между нами, могу поделиться с вами последними придворными слухами — король недавно изъявил желание установить более прочные дипломатические связи с нашими соседями. Возможно, с помощью династического брака. А там уже будут рассмотрены и возможности улучшения торговых отношений, поэтому… вы понимаете, о чем я говорю? — Зигмунд хитро, как на сообщника, посмотрел на старосту.
— Да, я понимаю. Благодарю вас.
Неожиданно аудитор прочитал в ответном взгляде мужчины практически неприкрытую злобу. Неужели это относилось к нему? Или… к государству в целом? Он нечаянно затронул больную тему? И если это так… Брендон, что, действительно начинает верить, что Зигмунд является всамделишным аудитором?
Это вряд ли.
И тут Зигмунд вдруг почувствовал, что начинает уставать от этого разговора. Голова снова начала неприятно болеть. А день только начинался. Черт бы побрал этих деревенских с их ранними подъемами!
— Брендон, — обратился он к старосте по имени, — основную информацию я от вас получил, выражаю признательность за открытые и развернутые ответы. Я боюсь, что мне еще придется побеспокоить вас некоторое время и задать несколько вопросов для получения полной картины произошедшего. Но не сейчас и не здесь.
— Солидарен с вами, Зигмунд. Предлагаю продолжить разговор у меня дома.
Мужчина хотел уже было развернуться и направиться к выходу, но Зигмунд остановил его взмахом руки.
— Я бы хотел попросить у вас еще о нескольких одолжениях, — вежливо сказал аудитор.
— Конечно.
— Первое — это место. Я прошу вас принять все надлежащие распоряжения и отдать соответствующие приказы, чтобы не допустить никого (даже вас, Брендон) к этому дому, который на данный момент является местом преступления.
— Я понимаю, Зигмунд. Я обговорю все с моими людьми, хотя данные предосторожности являются излишними — никто в здравом уме и близко не подойдет к дому Рестара. Многие боятся, что опасность пока не ликвидирована, но работы на полях продолжаются, пусть и не так интенсивно, как раньше. Часть из работников теперь стоят на охране.
Зигмунд нахмурился.
— Что они смогут сделать с вервольфом?
— Всадить пару стрел, а затем добить. Мои люди настроены решительно, Зигмунд. Можно бояться закрытых пространств, но в открытом поле у мутанта нет шансов.
— Вы раньше сталкивались с чудовищем? — осторожно спросил Зигмунд.
— С этим — нет. Но я был при побоище в Костерке. Один из немногих выживших. И я лично могу заверить, что вервольфа убить можно. Чуть сложнее, чем человека, но все же возможно.
Ветеран бойни в деревне Костерок. То самое место, где банда вервольфов устроила резню. Говорят, что аудиторы вместе с наемниками выследили их логово и перебили всех, но… голова начала раскалываться от боли.
Потом.
— Хорошо. Поговорим об этом после. Еще раз хочу внести ясность в мою просьбу — никто, включая вас, не должен подходить к этому дому. По крайней мере, до того момента, как подойдет моя группа для изучения места преступления.
— Ваша группа? — с подчеркнуто невинным сарказмом в голосе переспросил староста.