Ветер мгновенно стих, а ворон спокойно приземлился на старую скамью. Его глаза-бусинки почему-то отливали красным.
— Это было еще то зрелище… — тяжело дыша, произнес Рестар.
Зигмунд промолчал в ответ.
— Так значит, ты… — начал Рестар.
— Да. Я тебе не говорил, но теперь ты знаешь правду. И я спрошу тебя, как ранее спросил меня ты. Что ты будешь делать в выборе между жизнью и смертью? Я не буду сопротивляться, обещаю, ты можешь убить меня.
Левая рука оборотня уже обернулась нормальной, но правую он оставил в преображенном состоянии — с ее острых когтей медленно и неумолимо капала тягучая красная кровь.
— Я не люблю долго думать, Зигмунд. Не умею. Прости.
И он направился к Зигмунду резким и быстрым шагом, занося на ходу свою лапу.
— И ты меня прости, — прошептал Зигмунд, закрывая глаза.
Раздался мерзкий удар, оповещающий о том, что когти вспороли мягкое тело своей жертвы. На этом охота была окончена.
Зигмунд медленно открыл глаза.
— Всегда заканчивай начатое, Зигмунд. По крайней мере, в бою. Ни к чему оставлять после себя врагов.
Рассеченное тело женщины медленно обступалось со всех сторон лужицей блестящей крови.
— Я не хотел ее убивать, — покачал головой Зигмунд.
— Но так надо. Она наш враг.
Зигмунд быстро подошел к Рестару и притянул его к себе за воротник рубахи.
— Но почему? — жестко спросил он, глядя оборотню прямо в глаза. — Почему ты оставил меня в живых, если знал? Теперь-то я понимаю, что ты знал и ранее… почему?
Рестар отнял его руку и слегка оттолкнул Зигмунда.
— А что я должен был сделать? Осудить тебя? Каннибал будет винить кровопийцу? Это лицемерие, Зигмунд.
— Ты знаешь, о чем я, — сурово ответил ему Зигмунд.
— Ты хочешь сказать, что все оборотни уверены, что именно носители темных душ виноваты в их бедах? Да, это так, Зигмунд. И я не отличаюсь от моих собратьев по крови, только обвинять я предпочитаю всех разом — и людей, и оборотней, и аудиторов и… вашу шайку. Я виню весь мир, что он со мной сделал. И делаю это так основательно и так изощренно, что никто до сих пор не мог превзойти меня. Я презирал всех, Зигмунд, абсолютно всех, считал себя лучше и одновременно хуже других. И решил в итоге стать одиночкой. Кем ты меня считаешь, оборотнем? Но я уже давно не принадлежу стае, давно не выхожу на общую охоту. А некоторые из них убьют меня при первой встрече, как злейшего врага.
— То есть так, как волк-одиночка, — тихо произнес Зигмунд, весь обмякнув.
Рестар усмехнулся.
— Только я не волк, — он грузно присел на скамейку рядом с вороном. — Я немного другое животное, но смысл примерно один и тот же. Но я ответил на твой вопрос — мне незачем тебя убивать, Зигмунд, если ты сам не желаешь мне зла. Мой мир теперь сосредоточен во мне самом, я не принадлежу никаким силам, не несу ответственности, не имею статуса. Я лишь живу до тех пор, пока не умру. Без цели к существованию, без миссии, без смысла.
Они помолчали.
— Может быть… может быть, так и надо? По крайней мере, пока? А потом мы найдем эту самую цель, или она найдет нас? — задумчиво произнес Зигмунд.
— Мы? — удивленно переспросил Рестар.
— Ты уходишь? Я думал, что мы можем продолжить наше бессмысленное существование вместе. Потому что у меня тоже нет общества, где я могу служить каким-то общим идеям.
— А разве твоя связь с… другими не постоянна? Ее можно оборвать? — недоуменно спросил Рестар.
— Не думаю, что эта связь когда-то вообще имела место быть, — пожал плечами Зигмунд. — Малькольм и Келен как-то сказали мне, что моя темная душа вообще имеет как будто другую природу происхождения. Но я об этом ничего не знаю и никогда не интересовался.
— Если честно, среди оборотней никто также особо не знает о темных душах. Вас просто считают врагами и убивают без особых размышлений.
— Это имеет свой смысл. Малькольм как-то высказал догадку, что именно носители темных душ на самом деле управляют аудиторами, а те уже выслеживают оборотней и волшебников.
— И где же твой личный аудитор, Зигмунд? — смеясь, спросил у друга Рестар.
Зигмунд лишь развел руками.
— Потерялся по дороге, наверное. Я бываю иногда довольно рассеянным.
Ворон в подтверждение каркнул, и они рассмеялись.
— Я не обещаю, что смогу надолго составить тебе компанию, Зигмунд, но пока она мне определенно приятна, — он тепло улыбнулся своему другу. — А сейчас предлагаю выпить. Мы с тобой хорошо сегодня потрудились, а у этих уважаемых людей, которые отдыхают на полу, явно есть пара монет, которыми они не прочь поделиться. Ты как?
— С радостью. Никогда не откажусь от хорошей выпивки. А сейчас сойдет и плохая.
Он протянул руку, и ворон перелетел к нему. Зигмунд аккуратно посадил его себе на плечо, и все вместе они вышли на прохладный утренний воздух.
Солнце ярко освящало их путь к деревне, а на душе было легко, спокойно и слегка радостно, как будто они недавно избавились от тяготившего их душевного балласта.
XXXII
Толпа собралась приличная. И она все росла и росла. Довольно нетипичное зрелище для города, в котором несогласованные массовые сборы людей негласно запрещены.
Множество простых деревянных широких скамеек поместили перед импровизированной сценой, но они довольно быстро заполнились заинтересованными зеваками, на которых сзади давили другие до ужаса заинтересованные граждане. Никто, впрочем, не замечал неудобств — все весело разговаривали между собой, ожидая начала представления, а между людьми, словно змеи, сотканные из корыстно правильных побуждений, ловко сновали мелкие торговцы, предлагающие различную снедь по заоблачным ценам. И многие с удовольствием покупали их незамысловатую продукцию — особенно те, кто не догадался взять с собой чего вкусненького.
Но Келен и Фрея давно поднаторели в такого рода делах, поэтому некоторые особо приметливые личности могли увидеть их вальяжно развалившимися на крыше и попивающими молочные коктейли. А если бы у кого из граждан оказался с собой бинокль, то он как раз успел бы заметить, как красивая поджарая спортивного телосложения девушка передает внушительный кусочек пиццы маленькому мальчику, который лежал на ее плече, зарывшись в ее длинные непослушные волосы.
У Келена, кстати, бинокль был с собой, и сейчас он с любопытством рассматривал в него окружающее пространство. Вид с выбранной ими крыши открывался поистине великолепный, а чувство легкой вседозволенности приятно грело им душу. Ведь еще несколько дней назад на крышах категорически воспрещалось вот так незатейливо лежать, а тем более рассматривать все вокруг. Но времена изменились и, возможно, даже в лучшую сторону. По крайней мере, на текущий момент уж точно.
— Малькольм будет держать речь, да? — спросила девушка у Келена.
— Ага. Он с радостью вызвался. Похоже, ему это нравится.
— Как и мучать бедных девушек в подвале, — с нескрываемым сарказмом заметила Фрея. — И он еще с такими усилиями пытался это от меня скрыть!
— Думал, что ты его отругаешь, — лениво предположил мальчик, пожимая плечами.
— Да меня особо не интересуют чужие извращенные пристрастия. Пусть он хоть там спит с ней или режет на части — мне без разницы.
Келен рассмеялся.
— Спать с аудитором — вот это задача!
— А что, думаешь, у финансистов не может быть секса? Они только изображают из себя фригидных неприкосновенных особ, а сами…
— Я слышал, что кроме самого факта их бесплодия у, по крайней мере, девушек в результате заключительной части Собеседования половые органы могут быть просто… выжжены.
— А я считаю, что это чепуха и выдумки феминистической пропаганды, чтобы на девушек не смотрели, как на сексуальные объекты, — резко возразила Фрея. — Все у них должно быть нормально, по крайней мере, если полежит с мужчиной в кровати и понежится — ничего с ней не станет, не растает.