Потому что так было бы гораздо проще. Не зря же говорили и писали о фанатиках — они с легкостью отделяли свой дух от тела, потому что верили в нечто лучшее, чем этот мир или они сами.
Зигмунд более не верил ни во что, разве что в практические знания. Но они никак не помогали в его духовной борьбе за свою свободу, они были бесполезны там, куда не могли дотянуться.
Боль, отчаяние, эмоциональное напряжение достигли своего нестерпимого максимума. Сердце, казалось, разрывалось от мучительных спазмов, но он знал, что это лишь притворство, что он останется цел и невредим, что то темное нечто, держащее его в своих цепких лапах, никогда не отпустит его просто так.
Сжав зубы и напрягая все свое старческое тело, он постарался сделать еще один шаг вперед. А затем еще. И еще…
И вот когда он с ужасом осознал, что остался совершенно без сил и без какой-либо даже призрачной надежды на благоприятное для него будущее, он почувствовал, как нечто легкое прикоснулось к его плечу. Боль неожиданно отступила, а сознание приобрело некую ясность.
Как раз вовремя. Как и всегда, впрочем.
Он с благодарностью взглянул на своего ворона.
Старый друг.
И пусть он не был человеком, но в последнее время люди несли за собой одно разочарование.
Ворон призывно каркнул, бодро расправляя свои большие черные крылья, словно отгоняя от себя и своего хозяина злые силы.
— Да-да, мой друг, — с улыбкой произнес Зигмунд. — Я помню. Я же дал сам себе обещание. Попробовать что-то новое.
Ворон снова каркнул.
— Потому что старое не работает. Или потому что мы с тобой так стары, что былые нормы утрачивают свою привлекательность и важность?
Птица внимательно посмотрела на Зигмунда и, оттолкнувшись от его плеча, взлетела по направлению к деревне.
— Ты прав, — тихо проговорил Зигмунд, смотря вслед ворону. — Абсолютно прав. Мне тоже надо расправить крылья и жить своей жизнью. Пусть даже эти попытки и закончатся смертью. Пусть даже эти попытки будут общественно неприемлемы. Мы будем просто пытаться. Не во имя чего-то великого, потому что мы ни во что не верим. Просто пытаться. Хотя бы ради себя.
VIII
Решительной поступью поддельный аудитор направлялся к центру небольшого поселения. Именно там находился дом старосты, и именно там Зигмунд решил начать то, что хотел закончить.
Он ступал нарочито медленно, стараясь не прислушиваться к громкому стуку своего сердца. Он настроил сознание на определенную волну и пытался удержаться на ее гребне, заставляя себя не думать, что случится, если он не удержит равновесие. Из-за подступившего удушающего страха и общего душевного дискомфорта он не мог слиться воедино с этой искусственно созданной волной своего воспаленного сознания, но сейчас ему было достаточно просто идти вперед, не пуская в голову мешающие действиям мысли. Просто идти вперед с пустым, но сосредоточенным сознанием и делать то, что нужно, не останавливаясь ни перед чем.
Легче сказать, чем сделать, подумал было Зигмунд, но тут же резко одернул себя.
В свои преклонные годы он понимал, что если идти куда-то быстро и уверенно, то люди могут тебя и не заметить. Пропустить тебя через сито своего занятого мировосприятия и не обратить на тебя внимания из-за крайне апатичного и тоскливого настроения.
Но сейчас у него была иная стратегия, поэтому он силой заставлял себя медленно и деловито прогуливаться по единственной улице богами забытого поселения, лениво и небрежно оглядывая скудное серое окружение. Его глаза встречались с рассеянными взглядами деревенщин, робко осматривающих строго одетого незнакомца. Он важно взирал на них, мельком выхватывая скудные эмоции, которые медленно начинали проявляться на их лицах, и продолжал идти к единственному прилично выглядящему дому среди множества покосившихся построек.
Но все происходило все равно чересчур быстро. А что если его не встретят, и ему придется околачиваться с дурацким выражением на лице у дома деревенского старосты? Конечно, из этой ситуации можно выйти, но все равно удобнее входить в чужое тебе пространство, если ты обладаешь необходимыми знаниями, чтобы тебя мгновенно признавали своим и не мерили чересчур подозрительными взглядами. Эдакие ключевые слова, жесты, движения, которые выдают в тебе человека грамотного, подкованного, знающего. Ведь к каждому человеку нужно иметь свой подход, начиная даже с выбора нужной формы приветствия, правильно определяя, к какой социальной группе принадлежит та или иная персона. В каждое здание или общество нужно входить с определенным уставом, определяющим подобающее поведение.
Именно все эти знания и могут помочь тебе пройти первичную акклиматизацию в новой социальной среде, когда окружающие тебя незнакомые люди быстро решают, что выбрать по отношению к тебе — вежливую снисходительность или холодную агрессию.
Часто помогает и сила, то есть умение прогибать действительность под себя. И аудиторы, которые в весьма своеобразном и жестком ключе работали с нерадивым населением, несомненно, обладали этим силовым качеством, а также абсолютной уверенностью в себе, презрением к окружающим и своим профессиональным кодексом чести, заменяющим у них обычный светский этикет. Все это в своей интересной совокупности сразу давало понять Зигмунду, что аудитор из него будет никудышный — он был слаб и немощен, путешествовал без компании или сопровождения, уверенность его в себе была лишь напускная, но никак не внутренняя, его профессиональное и четкое общение с людьми оставляло желать лучшего, а если уж брать тот факт, что все аудиторы работали сугубо в правовом поле, являясь государственными служащими, и вовсе не оставляло никаких шансов на благоприятный исход дела, если кто-то догадается спросить у Зигмунда документы.
Но все это на самом деле было совершенно не важно. Своими безумными действиями он лишь пытался пробить душащий его депрессивный туман, который затмил его сознание, вгоняя его душу в отчаяние, апатию и желание свести счеты с жизнью. У него не было теперь ни целей, ни смысла существования — лишь попытка закопать себя в новом жизненном мироощущении. И только чувство, которое приближает смерть, либо сама эта таинственная смерть могла заставить его хоть на толику мгновения почувствовать себя свободным от гнетущих его оков безрадостного бытия.
В глубине души, как признавался себе Зигмунд, он еще надеялся получить хоть какое-то удовольствие от процесса, а оно было возможно только при продлении этого самого процесса. Поэтому он решил не лениться хотя бы мысленно и хоть чуть-чуть подумать над той безумной задачкой, что он сам себе загадал.
Да, определенно, в нем не было ничего от аудитора, кроме прекрасно скроенного костюма, который в данный момент он с легкой гордостью носил. Но и это многое значило, ведь он притворялся не плотником, не богатым вельможей, а самим аудитором. Даже если бы он переоделся в короля, то и это была бы меньшая дерзость, настолько был велик страх перед этими таинственными проверяющими.
Итак, только сумасшедший согласится выдавать себя за аудитора. И люди встречают по одежке, следовательно, они будут видеть того, кого выдают им глаза.
Также очень важно обратить свои многочисленные минусы в хоть какие-то плюсы. Действительно, аудиторы крайне редко будут перемещаться по королевству пешком, а тем более одни. Это, несомненно, вызовет сильное удивление. Но давайте подумаем об этом с другой стороны — если человек появляется перед вами, не имея за собой никакого коня, поклажи, ни даже походной сумки, то мозг логично, хоть и поверхностно, донесет до вас, что этот незнакомец проделал весь путь в этом самом виде. То есть даже если он переоделся в аудитора, он, не стесняясь, притворяется им на протяжении целого дня или даже больше. А кому нужно притворяться аудитором, кроме самого аудитора?