— И, кстати, он хочет поговорить с вами. Обо мне. Пусть позвонит?
— Конечно, — этим коротким и определенным словом я поставил многоточие на теме
отношений с папой и плавно перешел к другой родительской стороне.
— А маме не хотелось бы со мной встретиться?
По-видимому, мой вопрос пришелся в самое больное место, потому что после довольно
продолжительной паузы Инна ответила бесцветным голосом:
— Я же говорила. У мамы куча своих проблем. Она со своим мужем никак не разберется. И ей
не до меня.
Вот так ситуация. Папа готов беседовать о своей дочке из далеких Соединенных Штатов, оплачивая весьма недешевое время телефонных переговоров. А мама, зная, что дочь уже
полмесяца, трижды в неделю ходит к психологу, не то что ни разу не пришла с дочерью, но даже
и не позвонила.
Между тем зазвучал монолог Инны. Говорила она тихо, порою настолько тихо, что трудно было
разобрать слова, но временами и этот разговор с самой собой доносился до меня.
— Сколько я себя помню, с самого раннего детства, они постоянно ругались. Днем, вечером, даже ночью. Часто ночами я просыпалась от их крика. Ругались, я даже и не знаю из-за чего. Но
крик в доме был постоянный. А сейчас — сейчас я просто никому не нужна.
— Но ведь отец беспокоится о вас, даже со мной хочет поговорить, — попытался я возразить.
Инна с улыбкой, ответила:
— Вот поговорит, тогда и посмотрим.
Дня через два поздно вечером у меня зазвонил телефон. На другом конце провода я услышал
хрипловатый голос моего бывшего студента, а затем просто знакомого, Алика:
— Антуан, привет! — напористо и веско произнес он первые слова, после которых на меня
обрушился каскад заверений в дружбе, напоминаний об общих знакомых, несколько деловых
предложений, приглашение в гости, а затем, когда Алик проговорил уже минут десять, прозвучал вопрос:
— Кстати, как там Инна? Я уже два года бьюсь над тем, чтобы мать отвела ее к психиатру.
Боюсь, у нее опухоль в мозгу.
Здесь я решил прервать энергичную речь Алика простым и ясным категоричным утверждением:
— Послушай, я не хочу тратить твои деньги на свои праздные вопросы, просто скажу: у Инны
никакой опухоли в мозгу нет.
— Нет, ты постой, Антуан! У нее опухоль. Я здесь советовался с местными специалистами. Все
симптомы. У нее бессонница. У нее головные боли. Она не может со мной спокойно поговорить
ни минуты. Сразу впадает в истерику. Будь другом, устрой ей томографию. Одна надежда на
тебя. Я с ее матерью не могу договориться ни о чем. Эта идиотка просто швыряет трубку.
Алик проговорил со мной еще минут пятнадцать. Он страстно настаивал на томографии.
Обвинял мать Инны в легкомыслии и тупости. Сделал мне еще несколько деловых предложений
и в заключение сказал:
— Умоляю, прошу, я заплачу, сколько скажешь, только устрой моему ребенку томографию. Я
позвоню через неделю.
На следующем сеансе Инна спросила:
— Ну как, пообщались с папой?
Я кивнул.
— Про томографию говорил?
Я снова кивнул.
— С ним просто невозможно разговаривать, — подытожила Инна. — Он слушает только себя.
Он всегда прав. Все остальные у него идиоты и идиотки. Меня он так страшно напрягает своими
звонками, что я целый день после такого разговора хожу больная. С ним совершенно
невозможно говорить.
— Давай говорить со мной, — продолжил я ее монолог.
— Давайте, — Инна улыбнулась, кажется, она улыбнулась впервые за время наших встреч. Я
тоже, едва ли не впервые, задал прямой вопрос.
— Расскажи мне, что у тебя все-таки произошло в университете.
Удивительно, но я почему-то после разговора с отцом Инны счел возможным перейти с ней на
“ты”. По-видимому, давала знать о себе разница в возрасте. Все же с ее отцом мы были почти
что ровесники.
— В университете? — Инна задумалась.
Еще неделю назад не то что задавать прямой вопрос, но даже мельком, ненароком упоминать об
этом было бессмысленно: Инна просто бы замкнулась или молча заплакала бы. Сейчас же, когда между нами устанавливались основательные терапевтические отношения, я рискнул
задать вопрос в лоб, полагая, что в той атмосфере психологической безопасности и доверия, в
которой Инна находилась со мной, она не побоится спокойно обсуждать свою конфликтную
ситуацию.
— В университете уже ничего не происходит, меня просто отчислят.
— Ты определенно решила?
— Да это за меня решили. Я вначале дико переживала. И не только я... Про маму — просто
молчу. Бабушка, подружки... В общем, отчисляют...
Пока Инна говорила все это, я, внимательно вслушиваясь в ее спокойное бормотание, отметил