про себя смягченность интонаций, примиренность голоса, в котором звучала скорее
отстраненность, чем раздумчивость, скорее констатация, чем размышления. Между тем Инна не
торопясь рассказывала о том, что произошло в университете.
— Понимаете, трудно даже сказать, что случилось. Просто я не понравилась доценту. И он
решил меня завалить.
Девушка замолчала. Каждый раз, когда Инна произносила это злополучное слово, она умолкала.
— Тебе не нравится слово “доцент”? — задал я несколько неожиданный даже для самого себя
вопрос.
Глаза Инны, повернувшейся в этот момент ко мне, были широко открыты.
— Доцент? Не нравится. Помните, у Блока: “...и стать достоянием доцента, и критиков новых
плодить?”
Видно было, что Инну поразило то, что речь у нас зашла не о конкретном человеке, не о
ситуации, а просто о слове, о названии.
— Я понимаю, — продолжала Инна, — что, может быть, само слово и ни при чем. Но ведь
слово отражает некую реальность. А в моем случае реальность дико безобразна.
— Что так?
— Да то, что доцент этот, во-первых, женоненавистник, а во-вторых, он на принцип пошел.
— Какой?
— А такой, что хочет доказать, что именно от него зависит, сдам я этот экзамен или не сдам.
— И как же доказать обратное?
— А никак. Я уже два раза пыталась. Он просто разговаривать не хочет.
— Что, такой произвол?
Было видно, Инна чего-то не договаривает.
— У вас как возник конфликт с ним?
— Конфликт? — Инна как бы взвешивала это слово. — Конфликт, наверное, еще во время
лекций возник. Дело в том, что я не простую школу закончила, а физико-математическую, одну
из лучших в городе. И то, как доцент этот выпендривался на своих лекциях, меня ужасно
раздражало. А тут еще оказалось, что он активно девочек не любит. Старый холостяк, ну, это
Бог с ним, здесь претензий быть не может. В конце концов, Шерлок Холмс был тоже, насколько
мне помнится, не женат, и ничего, очень милый человек, хотя и весь из себя рассудочный
дедуктивист, да и вообще... Я не это хотела сказать. Я хотела сказать, что он на лекциях не раз
позволял себе довольно агрессивно высказываться о женском поле, а я, дурочка, как-то не
выдержала и напомнила ему о Софье Ковалевской. Ну, он, конечно, запомнил меня. Ведь я не
просто назвала имя и фамилию, я как-то едко выразилась, в том духе, что, дескать, авторитет
математики не пострадал от того, что в ней работали такие женщины, как Софья Ковалевская, а
вот авторитет конкретного мужчины, который на лекциях по алгебре почему-то вспоминает о
женщинах в пренебрежительном тоне... В общем, с этого у меня с ним, или у него со мной, и
началось. Видно, что-то у него замкнуло. Ну, и когда дело дошло до экзамена, я с ужасом
обнаружила, что действительно не смогу ему этот экзамен сдать, потому что он у меня его не
примет. Мама говорит, пусть комиссию организуют... Не хочу я этой комиссии. Не хочу я
учиться в университете, где держат таких придурков. Это я сейчас уже четко осознала. Сейчас.
А тогда, конечно, дико переживала. Думала, с ума сойду. От этой несправедливости. От хамства
дремучего. От произвола дикого.
Ну почему, скажите, почему я должна лично встречаться с неприятным мне человеком, у
которого какие-то там комплексы, относящиеся к женскому полу, и он мне будет задавать
каверзнейшие задачки, а я стану нервничать и не смогу их решить? А он при этом будет
злорадствовать по поводу женских способностей? Не хочу. Не хочу я ни этого экзамена, ни этого
университета. Я решила, что уеду учиться в Америку. Там, по крайней мере, насколько я знаю, экзамен сдается независимо от личных симпатий или антипатий, а по принципам
программированных заданий, тестов. Я и мучилась-то так долго, потому что не понимала, не
знала, что делать. Но теперь-то я знаю. Теперь мне понятно, что делать. И сейчас моя задача —
упросить отца прислать мне приглашение.
— В чем же дело? Ведь отец о тебе так беспокоится.
— Беспокоится-то беспокоится. Одно дело на словах, а другое — сделать этот самый вызов.
— В чем же твои сомнения?
— Да в том, что ему жена его горло перегрызет, если только узнает об этом. Она страшно
боится, что я к ним приеду. Так сказать, на шею сяду. Там же денежный вопрос — не то, что у
нас. Там люди каждый цент считают и по сто раз пересчитывают. Так что — еще не знаю, как
все это сделать, но что надо уезжать на учебу в Штаты — дело для меня ясное.
Инна ушла, и я еще долго раздумывал о малопонятной, если не загадочной или даже