фамилией, сочетание которых вошло в долговременную память публики, как горячий нож в
теплое масло: Алан (нечто очень далекое, возможно, кавказской этимологии) и Чумак (более
чем родное, говорящее слово).
Десятки, сотни тысяч людей без различия пола, возраста и социального положения прильнули к
экранам телевизоров, в спешном порядке выставляя перед ним стаканы, бидоны и кастрюли с
водопроводной водой, не говоря уже о косметических кремах и прочих жидких или полужидких
субстанциях. Толпы людей хлынули в киноконцертные залы на сеансы и на прием к
новоявленным целителям от народа, имя же им легион, в надежде вывести бородавки, избавиться от седин, вернуть себе мужей (жен, понятно, заказывали вернуть гораздо реже) и
даже найти пропавших без вести. Этот наплыв толп можно будет сравнить через несколько лет с
толпами, осаждающими посольства зажиточных стран, когда прозревшие граждане в таком же
массовом порядке предпочли подаянию словом подаяние хлебом.
Венцом всей этой вакханалии стало предъявление обезумевшей публике слепой, но громко
говорящей, пожилой женщины по имени (фамилия, разумеется, в таких случаях ни к чему) Ванга, обитавшей в каком-то далеком от столбовых дорог цивилизации болгарском селе. В
Болгарию потянулись паломники из числа выездных тогда журналистов и народных (!) артистов
за сладким чудом разгадки прошлого и прознания будущего. После публичного
засвидетельствования общенародным любимцем Вячеславом Тихоновым того факта, что Ванга
совершенно необъяснимым образом объявила, откуда у него на руке часы, подаренные ему
первым космонавтом (о чем, естественно, кроме бывшего Штирлица, не знал никто), стало
совершенно очевидно: встреча двух исполинов популярности — народного артиста и безродной
предсказательницы — дала миру социализма новый жанр: балаган абсурда.
Этот жанр действительно оказался новым для нескольких поколений советских людей. Здесь не
было авторских пьес, как в театре абсурда. Не было эстетического удовольствия от безупречной
иллюзии волшебства, как в цирке. Не было даже пошловатого веселья, как в ярмарочном
балаганчике начала века. Здесь проделывали фокусы и трюки, в которых зритель, он же статист, оставался не только одурачен, не только обобран, но и унижен. Здесь не покупалось
удовольствие, а отнимались деньги вместе с человеческим достоинством. Догадывались ли об
этом люди? А если не догадывались, то что же произошло с массовым сознанием? Произошло
то, что прививка контролируемой толики иррационализма к рационально репрессированной
способности самостоятельного рассуждения не выполнила предназначавшейся ей функции
иммунизации. Беззащитное в своей стерильности сознание социума, из которого десятилетиями
вытравлялось личностное “Я”, личностный взгляд на мир, пало жертвой прививочной дозы
мистики.
Собственно говоря, балаган абсурда существует и существовал всегда там, где существовали
игорные дома и дома терпимости, тотализаторы и карточные шулера, простофили и ловкачи.
Новым для нашего социума явилось только то, что до краха тоталитарной идеологии
единственным монополистом, распоряжающимся рынком общественного сознания, было
государство. Но как только государственная монополия на водку и идеологию была отменена, бесчисленные толпы торговцев “духовным товаром” ринулись застолбить себе место на
необозримых просторах, заселенных непуганными славянскими душами, у которых вначале
отняли свободу выстраивать собственные смыслы жизни, а потом приучили к тому, что смысл
(притом один-единственный) задается извне, мудрым руководством. Теперь, когда оказалось, что смысл можно еще и купить — недорого в виде слов и обещаний, дорого — в виде вещей и
недвижимости, народ подался в потребители товара для души, по сходной цене, не только
оптом, но и в розницу.
Особая роль в этих процессах деформирования массового сознания принадлежит средствам
информации, выполняющим зачастую функцию своеобразного импрессарио, сочетая
обязанности и рекламного агента, и продюсера. Если в 30-е годы стала очевидной беспримерная
значимость радио в индуцировании массовых психических состояний (пресловутая
радиопостановка “Война миров” по роману писателя-фантаста Г. Уэллса в США, вызвавшая
панику в нескольких штатах страны), то после Второй мировой войны эту же миссию, но с
гораздо более выраженным эффектом, подхватило телевидение. В коммерциализованных
странах главная роль в этом принадлежит коммерческой рекламе, инсталлирующей в массовом