едва ли не наиболее яркое выражение нашло в работе К. Юнга “Психология и алхимия”*, в
которой известный психолог не устоял перед соблазном средневековых фаустов открыть
первоосновы мироздания и попытался, наподобие prima materia алхимиков, вывести предельные
символы психического как инвариантную основу существования и развития социальной
психики. Работу эту К. Юнг начал в 1928 году, однако, как не менее хорошо известно, в 1931 г.
Курт Гедель опубликовал свою книгу “О формальных неразрешимых высказываниях начал
математики и родственных систем”, в которой доказал так называемые теоремы о неполноте.
Согласно этим двум теоремам метаматематики, “непротиворечивая арифметика содержит
неразрешимые высказывания”, т.е. не представляет собой полной системы. С тех пор проблему
создания полной формальной теории стало невозможным рассматривать вне и помимо
проблемы метатеории, поскольку доказана очевидность того, что любое описание, любая теория
по определению неполна и не имеет в самой себе причины своего существования. Тем более это
относится к теории, или к описанию психологической помощи. Не выходя за пределы самих
психотехник, их содержания, целей и способов применения, приложимости и, в конечном итоге, психо- и социотехнического потенциала, психолог в лучшем случае может оказаться в
профессиональной позиции ловкого фокусника, озабоченного собственной технической
виртуозностью, а в худшем — впасть в утопизм панпсихического манипуляторства наподобие
того, как это произошло в 1960-е годы с Б. Скиннером, отстаивавшим идею централизованного
управляемого психологами социума.
С целью развития профессиональной, социально и экзистенциально ориентированной рефлексии
студентам, усвоившим содержание основного массива настоящего учебного пособия, предлагается авторский текст для проведения проблемной дискуссии на тему:
“Метапсихологический контекст психологической помощи”*.
Как известно, термин “метапсихология” принадлежит З. Фрейду. Причем у З. Фрейда
содержание и объем понятия, зафиксированного этим термином, аналогичны соответствующему
философскому “метафизика”. Метапсихология, как и метафизика, — все то, что находится за
пределами, доступными непосредственному эмпирическому опыту или теоретическому
исследованию, но влияющее на опыт и определяющее его.
В дальнейшем, правда, З. Фрейд уточнил данный термин как охватывающий теоретические
аспекты основанной им науки психоанализа: “Я называю метапсихологическим
представлением, — писал он, — описание психического процесса в его динамических, топических и экономических отношениях”**. Не вдаваясь в детали, полагаю, можно было бы
сделать следующее обобщение: у Фрейда метапсихология — термин, с помощью которого он
отделял свою парадигму (психоаналитическую) от современных ему эмпирических и
теоретических построений (ассоциативизм, функционализм, интенционализм, социологическая
психология и т.д.), в которых предмет исследования или объяснительные модели были даны
или подразумевались в качестве доступных экспериментальному исследованию и относительно
легко выявляемых величин.
Так вот, в контексте, в котором будет употребляться этот термин (“метапсихологические”), речь
пойдет не о плоском понимании сентенции “бытие определяет сознание” Маркса и не о том, что
“подсознание определяет поведение” Фрейда, а о специфических сращениях — кентаврах
(выражение Мамардашвили), сплавляющих воедино бытийный (социальный, конституциональный, психосоматический, событийный) и ментальный (идеологический, культуральный, этический и парадигмальный) контексты социального и личностного бытия, влияющие на специфику проектирования и выстраивания отношений с миром и с собой, именующихся психотерапией.
Первая часть моей мысли, оформившейся за годы, отданные личностной терапии, состоит в том, что, возможно, концептуального аппарата, используемого в современной отечественной
психологии, недостаточно для понимания и объяснения существа и назначения
психологической
помощи.
Вторая часть этой же мысли заключается в том, что само содержание категории понимания в
отношении к существу, сущности психотерапии проблематично.