второй план, уступив место категории деятельности. Экзистенциализм вернул ей изначальное
первенство. Категория бытия анализируется практически всеми представителями
экзистенциальной философии, обозначает целую совокупность сущностных признаков и
феноменологии переживания собственного “Я” как пребывающего в мире: во-первых, это
чистая экзистенция (наличность, данность себе и миру). Во-вторых, это подлинное
существование самости; в-третьих, бытие есть трансцендирование человека в иное; в-четвертых, бытие — это modus vivendi в отличие от modus operandi; в-пятых, это определенное качество
существования, характеризующееся неограниченностью: полнотой, самоотдачей. Иными
словами, бытие есть данность миру, некий символ, воплощающий в себе нерасчленимый сплав
всевозможных динамических и свободных форм осуществления себя человеком в мире.
“Бытие” — категория не рациональной гносеологии, а скорее осознанно иррациональной
онтологии, чем и объясняется отсутствие завершенных ее формулировок. Это своеобразный
“пароль” экзистенциальной и — шире — всей гуманистической психологии, ибо категория
смещает акцент с воздействия на внешний мир (с инструментальности) на раскрытие и
осуществление самого себя, но не в смысле развертывания “Я” как момента высшего Абсолюта
(ибо таковая трактовка — признак принадлежности к классическому гегельянству), не в смысле
полагания себя в мире, навязывания миру, а в смысле осуществления себя как самоценности во
всеобщем стремлении к самораскрытию и саморазвитию. Поэтому с категорией бытия тесно
связана категория “становление”, а сама категория бытия соизмерима с категорией “мир”.
Жизненный мир — понятие, введенное и разработанное Э. Гуссерлем (1859—1938), создателем феноменологии. Феномен, по Э. Гуссерлю, — это то, что имеет бытийность, значимость для сознания. Как разъяснил М. Мамардашвили, это “то обладающее чувственной
тканью образование сознания, которое выступает в объективирующем расщеплении
ментального понимательного сочленения и от бытия, в котором мы не можем сместиться к
представлению (как психическому объекту), содержащемуся в этом сращении и соотнесенному с
предметными референтами, доступными и внешнему (или абсолютному) наблюдателю” (см.
Мамардашвили М. К., с. 29). Проще говоря, “феномен” — это сращение (“кентавр”, по
выражению М. Мамардашвили) в восприятии “внешнего мира” как собственного бытия,
“внутреннего мира” как интенциональной данности и как самосознания. “Жизненный мир” и
является понятием, фиксирующим само встраивание переживаемого, сознаваемого, воспринимаемого, проговариваемого — всей якобы психической феноменологии в онтологию
мира как такового, т.е. фактологического. Понятие “жизненный мир” не только признает
онтологичность, независимую бытийность, данность человеческого сознания (не как рефлексии, а как интенциональной, независимой от “Я” связи с миром), но и требует обязательного учета
этой внутренней онтологии сознания — принятия ее всерьез в работе психотерапевта с клиентом
и принятия в расчет при исследовательской работе. В экзистенциальной психотерапии, где
практически решаются поставленные в философском плане Э. Гуссерлем задачи расщепления
сращения реальности в сознании (как содержания переживания) с качествами сознания
(интенциональность, состояние сознания и т.д.), понятие “жизненный мир” несет одну из самых
важных и продуктивных функций. В частности, оно определяет такое правило экзистенциальной
терапии и консультирования, как понимание клиента в его данном самому себе видении.
Событие — скорее не предметно-отнесенное понятие, а принцип построения консультативной и
психотерапевтической работы в экзистенциальной парадигме. В литературе не существует
сколько-нибудь развернутого описания этого принципа, хотя неоднократно и эклектически
упоминался способ организации “значимых переживаний”, событийности как приема
психотерапевтической работы, в частности, в групповой психотерапии. Поэтому изложим наше
понимание данного принципа. Мы полагаем, что принцип события есть инверсия принципа
деятельности, ведущая к осознанию в качестве субъекта действия не себя, а реальности, мира.
Мир перестает быть просто объектом воздействия, как это виделось инструментализму, становясь живой целостностью, отвечающей на действие необратимым и вероятностным