Восстание древлян 945-946 гг. закончилось не поджогом и разгромом их столицы, красочно расписываемым в “Повести временных лет”, а переговорами и капитуляцией Древлянской земли на условиях текущего отказа от вооружённой борьбы и перспективного союза сегодняшних противников. Князь древлян Мал не только не был убит, но и принимал впоследствии участие в управлении Киевской славянской федерацией.
Одним из причастных к гибели князя Игоря в 945 г. и прямым соучастником убийства его сына Святослава в 972 г. был их “ближайший сподвижник” Свенельд.
Добрыня Малович не только формально, как глава правящего дома, но и по существу стоял во главе всех предпринимавшихся с 980 г. и до своей смерти (около 996 г.) крупных государственных начинаний. Так что и для превращения христианства в государственную религию Руси Добрыня сделал уж точно не меньше, чем его племянник Владимир Святославич.
Сам Владимир Святославич действительно скончался в 1015 г., но не от болезни, а был убит в результате боярского заговора.
Из двух детей Владимира, Бориса и Глеба, погибших, согласно летописи, в 1015 г. и провозглашённых затем святыми, только Глеб встретил свою смерть в этом году и в связи с мятежом в пользу двоюродного брата Святополка (“Окаянного”). Борис же по ходу первого этапа усобицы не только остался жив, но и стал престолонаследником при другом своём брате – Ярославе (впоследствии “Мудром”). Однако именно это обстоятельство пробудило у последнего острое желание избавиться от Бориса и тремя годами позже, в 1018 г., Борис всё-таки пал от рук посланных братом убийц.
Вместо упоминаемых в летописи под 1021 г. нападения Брячислава Полоцкого на Новгород и разгрома его Ярославом имели место нападение смоленского князя – скорее всего, Судислава – на Полоцкую землю и его капитуляция под давлением прибывших с севера войск Новгородской земли.
В 1026 г. Ярослав с Мстиславом делили по Днепру “Русскую землю” не сами по себе, а по приговору верховного арбитра державы, коим выступал тогда новгородский посадник Константин (Добрынич).
Правда, это не помешало Ярославу в конце концов прорваться к власти, истребить всех близких родичей, установить в стране режим личной диктатуры и объявить свою династию варяжской.
Желающим более подробно ознакомиться с принципами и результатами работы А. М. Членова могу порекомендовать, в частности, его книгу “По следам Добрыни. Сын Добрыни.” (М., Мир, 2004).
* * *
Итак, на наш взгляд, включение в арсенал историка наряду с археологическими, текстологическими, этнографическими и другими традиционными средствами также психологических методов и критериев может ощутимо расширить возможности исторической науки. Как представляется, в свете всего вышесказанного такой вывод уже не должен казаться взятым с потолка или практически не реализуемым.
Правда, не подлежит никакому сомнению и то, что даже самая искренняя готовность историков опереться на психологию – это только одна сторона дела. Чтобы действительно мог состояться переход от спорадических и полуинтуитивных попыток к систематической и планомерной эксплуатации в историческом анализе психологических данных, психологи должны быть в состоянии оперативно и компетентно реагировать на запросы коллег, в осмысленные сроки предоставляя им заслуживающие доверия ответы. Однако возможности и проблемы психологии – а у неё немало не только вторых, но и первых – есть сюжет весьма обширный, требующий для своего рассмотрения отдельного и обстоятельного разговора и заведомо гарантирующий безуспешность попыток разобраться с ним наспех и между делом. Поэтому здесь мы ограничимся общим указанием на то, что для обеспечения надёжного и продуктивного взаимодействия истории и психологии требуется встречное движение представителей двух наук, и выражением надежды при случае вернуться к этому вопросу более подробно.