– Нет, доктор Нокс, сколько бы вы ни отдыхали, мое заключение не изменится.
– Понимаю. – Луэллин так и думал. – Значит, полное истощение?
– Да. Именно так.
Истощение. Востребован Богом для Его целей. Но инструмент ведь человеческий, хрупкий, долго не прослужил. И не может быть больше полезен. Использован, отвергнут и выброшен.
Что же дальше?
Вот в чем вопрос. Что дальше? Кто он, Луэллин Нокс, в конце концов?
Ответ ему еще предстояло найти.
Его мысли прервал голос Уилдинга:
– Могу ли я спросить, каковы ваши дальнейшие планы?
– У меня нет никаких планов.
– В самом деле? Возможно, вы надеетесь вернуться…
– Возврата быть не может, – резковато прервал его Луэллин.
– В какой-нибудь иной форме?
– Нет. С этим должно быть покончено полностью.
– Вам прямо так и сказали?
– Более лаконично. Никакой общественной деятельности. Врачи на этом настаивали. Никаких трибун. То есть конец всему.
– А спокойный образ жизни? Я понимаю, что «образ жизни» – не ваш термин. Я имею в виду должность священника в какой-либо церкви?
– Я был евангелистом, сэр Ричард. А это разные вещи.
– Простите. Кажется, я понимаю. Вам предстоит начать совершенно новую жизнь.
– Частную жизнь обыкновенного человека.
– Вас это смущает и пугает?
Луэллин покачал головой:
– Нет. За недели, проведенные здесь, я понял, что избежал серьезной опасности.
– Опасности? Какой?
– Человеку нельзя доверять власть. Она растлевает его душу. Сколько бы еще я смог продержаться, не поддавшись этому пороку? Я подозреваю, что он уже затронул меня. В те минуты, когда я выступал перед огромными массами людей, разве не мелькала у меня самонадеянная мысль, что это я говорю с ними, я обращаюсь к ним с посланием, я знаю, что им можно делать и чего нельзя. Разве мне не казалось, что я уже не просто вестник Господень, а чуть ли не наместник Его на земле? Понимаете? Прямо визирь, вознесенный над другими людьми! Но Господь, – сказал он уже спокойнее, – милостиво избавил меня от позора.
– А то, что с вами произошло, не поколебало вашей веры?
Луэллин рассмеялся:
– Веры? Странное слово, на мой взгляд. Мы что, верим в солнце, луну, в стул, на котором сидим, в землю, по которой ходим? Если мы знаем, что они существуют, зачем нужна вера? И не считайте, пожалуйста, что я пережил трагедию. Ничего подобного. Я следовал и все еще следую назначенной мне дорогой. И мой приезд сюда, на остров, был вполне закономерен, как в свое время будет и отъезд.
– Вы считаете, что получаете… как вы это называете? Указание?
– Нет, ничего столь определенного. Но постепенно дальнейший ход событий станет не только желанием, но и неизбежным. В сознании все прояснится, и я буду знать, куда идти и чем заниматься.
– Так просто?
– Думаю, да. Это вопрос гармонии, если можно так выразиться. Неправильный ход событий – под неправильным я подразумеваю не что-то дурное, а ошибочное – даст о себе знать сразу. Это все равно что сбиться в танце или взять неверную ноту во время пения. – В памяти у него всплыло еще одно сравнение, и он добавил: – Будь я женщиной, я бы сказал, что это равносильно неправильно выполненной петле в вязанье.
– Кстати, о женщинах. Возможно ли, что вы вернетесь домой и разыщете свою первую любовь?
– Сентиментальный конец? Вряд ли. Кроме того, – он улыбнулся, – Кэрол давно уже замужем. У нее трое детей, а муж делает успешную карьеру, занимаясь продажей недвижимости. Мы с Кэрол не подходили друг другу. Это была юношеская любовь, которая не переросла в глубокое чувство.
– А других женщин за эти годы в вашей жизни не было?
– Слава богу, нет. Вот если бы я встретил ее…
Луэллин умолк, озадачив Уилдинга. Тот ведь не знал, чей образ возник перед внутренним взором Луэллина – крылья темных волос над нежными висками, трагичные глаза.
Луэллин был уверен, что когда-нибудь с ней встретится. Она должна быть столь же реальной, как стол в офисе и санаторий. Где-то она живет. Если бы он встретился с ней в тот период, когда служил Богу, он был бы вынужден от нее отказаться. Этого бы от него потребовали. Смог бы он это сделать? Он усомнился.
Его таинственной любовью была не Кэрол и не героини тех мимолетных увлечений, порожденных весной и обострением чувств молодого человека. Тогда от него жертв не требовалось. Сейчас же он свободен, и когда они встретятся… Луэллин не сомневался, что они встретятся. Но при каких обстоятельствах, где, когда – все это было неизвестно. Каменная церковная купель и языки пламени были единственной приметой. И все же Луэллин чувствовал, что близок к этой встрече, что она скоро произойдет.