– Вы хотите сказать, что никогда меня не полюбите? Простите, Лаура, но я этому не верю. Мне кажется, что вы уже любите меня немного.
Чувства вспыхнули в ней, как пламя.
– Да, я могла бы вас полюбить. И уже люблю.
– Ну так это же замечательно, Лаура… дорогая Лаура, моя Лаура.
Она предостерегающе вытянула руку, будто пытаясь помешать ему приблизиться к ней.
– Но я не могу выйти за вас замуж. Ни за кого не могу выйти.
Он посмотрел на нее пристально:
– В чем дело? У вас есть какая-то причина?
– Да, есть.
– Решили посвятить себя благочестивым делам? Или дали обет безбрачия?
– Нет, нет!
– Простите, я задаю глупые вопросы. Расскажите мне, дорогая.
– Да, вам я должна рассказать, хотя считала, что говорить об этом никогда никому не следует.
– Возможно, и не следует. Но мне вы должны рассказать.
Лаура встала и подошла к камину. Не глядя на Луэллина, ровным безразличным тоном начала свой рассказ:
– Первый муж Ширли умер в моем доме.
– Знаю. Она мне говорила.
– В тот вечер Ширли не было дома. Я осталась с Генри одна. На ночь он ежедневно принимал снотворное, довольно большую дозу. Когда Ширли уходила, она крикнула мне, что уже дала Генри лекарство, но я уже вошла в дом. В десять часов я зашла к Генри узнать, не нужно ли ему чего. Он сказал, что еще не пил своих таблеток. Я ему их принесла. На самом деле он их выпил раньше, но, как часто бывает после таких лекарств, впал в дремоту и забыл, что уже принял снотворное. Двойная доза его убила.
– И вы чувствуете себя виноватой?
– Я действительно виновата.
– Технически – да.
– Не только технически. Я знала, что он уже принял лекарство. Я слышала, что крикнула мне Ширли.
– Вы знали, что двойная доза будет для него смертельной?
– Знала, что так может случиться. – И сознательно добавила: – Надеялась, что случится.
– Понятно. – Луэллин говорил спокойно, бесстрастно. – Он был неизлечим, это верно? То есть остался бы калекой на всю жизнь?
– Это не было убийством из милосердия, если вы это имеете в виду.
– Что произошло потом?
– Всю ответственность я взяла на себя, но меня не обвинили. Возник вопрос, можно ли это считать самоубийством. Умышленно ли Генри мне сказал, что не принимал лекарство, чтобы получить еще одну дозу? Таблетки никогда не оставляли поблизости от него, поскольку у него бывали приступы отчаяния и ярости.
– Что вы сказали в ответ на это предположение?
– Сказала, что не считаю его правдоподобным. Генри никогда бы не пришла в голову такая мысль. Он бы так и жил… годы и годы, а Ширли ухаживала бы за ним, терпела его эгоизм и скверный характер, жертвуя ради него всей своей жизнью. Я хотела, чтобы она была счастлива и могла устроить свою жизнь. Незадолго до этого она познакомилась с Ричардом Уилдингом, и они полюбили друг друга.
– Да, она мне рассказывала.
– Ширли могла бы оставить Генри при нормальных обстоятельствах, но больного, калеку, зависимого от нее – никогда! Даже если бы она его больше не любила, она его никогда бы не бросила. Ширли была очень верным человеком, такие люди редко встречаются. Разве вы не понимаете? Я не могла допустить, чтобы вся ее жизнь была загублена. А что сделают со мной, мне было все равно.
– Но с вами не сделали ничего.
– Да. Но иногда… я сожалею, что не сделали.
– Понимаю вас. Но на самом деле ничего и не могли бы сделать. Даже если это не выглядело ошибкой и врач подозревал, что вы пошли на это из чувства милосердия или, наоборот, из жестоких побуждений, он понимал, что уголовного дела здесь быть не может, и не стал бы его заводить. Другое дело, если бы подозрение пало на Ширли.
– Такого вопроса даже не возникало. Горничная слышала, как Генри сказал, что не пил еще лекарство, и попросил меня его принести.
– Для вас все закончилось благополучно. – Он взглянул на нее. – Как сейчас вы расцениваете свой поступок?
– Я хотела, чтобы Ширли была свободна…
– Оставим Ширли в покое. Поговорим о вас и о Генри. Как вы считаете, его смерть была благом?
– Нет.
– Слава богу!
– Генри не хотел умирать. Я его убила.
– Вы сожалеете об этом?
– Если вы хотите знать, сделала ли бы я это снова, то – да.
– Без сожаления?
– Сожаление? Нет. Я понимаю, что совершила злодеяние. С тех пор и живу с этим. Не могу забыть.
– Поэтому и занялись судьбами умственно отсталых детей? Чтобы вершить благочестивое дело? Нести тяжелые обязанности, пытаясь искупить вину.
– Это все, что в моих силах.