Дрозд
Дрозд перелетал с ветки на ветку и не мог найти себе места. Все ветки казались ему чужими. И не было у дрозда места покоя.
— Да успокойся ты, — ревел медведь, оказавшись поблизости.
— Не могу, не могу, — суетился дрозд. — У всех есть пристанище, а у меня нет. Нет Никакого.
— Ну, миленький, — посочувствовала бежавшая мимо лиса. —
Вон там посмотри, какая дивная веточка. Присядь, отдохни.
Измаешься ведь.
— Да, — ответил дрозд, — спасибо тебе, лиса, замечательная веточка.
Дрозд подлетел к ветке, на мгновение замер и отлетел прочь:
— Не моя это веточка.
— Шалый какой-то дрозд, — сказала себе лиса и растворилась в презрении.
Дрозд уже изнемогал от усталости. Он метался с места на место, все больше теряя силы.
Сумерки вдруг выглянули филиновыми глазами из ниоткуда.
При более внимательном рассмотрении взгляд филина высвечивался из вечной нескрываемой и неодолимой отстраненности. Когда измученный неприкаянностью дрозд оказался в поле внимания филина, с ночной птицей произошло нечто небывалое и неизъяснимое: сначала филин воспылал сочувствием к дроздовой бескомпромиссности, затем разом пережил оскорбленность всеобщей неуместностью и, наконец, в необъяснимом сальто души филин повеселел:
— Давай-ка я тебя обвенчаю вон с той веткой, — предложил филин дрозду.
— Зачем? — мрачно спросил самоуничижающийся дрозд.
— У тебя, может быть, обретется мотивация к преданности и постоянству, — объяснил филин.
Дрозд на мгновение замер, но от усталости сорвался с очередной веточки. Крылья едва удерживали его.
— Нет, — сказал дрозд. — Я буду искать только свою веточку. Я хочу, чтобы она была мне предана, как я ей. Во мне есть несказанный идеал моей веточки. И никакой другой. Все они не мои. Моя веточка ждет меня. Может быть, она сохнет без меня.
— Да, — полуответил филин. — Весь мир высох без нашего участия.
Что имел в виду филин? Ответила ли мудрая ирония? Или же отстраненная вежливость? Теперь уже трудно догадаться.
А дрозд метался, пока вовсе не обессилел. Тогда в забытьи он слился со случайной веткой. Она же щедро отдала ему силы и покой. А впоследствии он свил на ней гнездо.
(Психологический бестиарий В.Ахрамовича. Ж-л "Наука и религия". 12.1991г.)
Из воспоминаний Россинанта
Клянусь копытами, как четырьмя основаниями, что мы ходили по земле. И наше странствие покрывалось небом.
Клянусь двумя основаниями — небом и землею, — что вокруг были трава и камни. Два ездока на двух животных, на сером осле и ребристой кляче, ходили внутрь неведомого.
Были два светила — солнце и луна. И было третье — незримое. Нас было двое и их было двое. И мы любили друг друга. Но между четырех было пятое. И оно было первое, как трава небесная, — некая Дульцинея Тобосская. Мы жили травой видимой, а он — травой невидимой.
А вокруг были камни.
Камни бессчетные, как звезды — холодные и мерцающие. Это камни преткновения. Это камни спотыкающие, как отвердевшие сердца. Это были разбросанные на пути сердца жизни мертвой, камни противления.
Ибо звезды преграждают путь в небо.
Поверьте мне, старой ребристой кляче по имени Россинант, поверьте мне, что всякое движение — это стремление к одной лишь только любви. И чтобы преодолеть камни, надо хотеть травы. Чтобы попасть к траве, нужно преодолеть камни, а чтобы попасть в небо, надо не замечать звезд.
И еще — чтобы обрести день, надо полюбить ночь, но это другое, это несказанное.
А главное, я вам хочу сказать, иметь терпение и дождаться, когда очнется хозяин. Вы, может быть, думаете, что хозяин в небе, а он на земле. Он побит и распластан. Он непонятен в неподвижности, он непонятен и в движении. Он есть.
И верность непонятному, как иноходь.
Четыре копыта — это одно копыто, которое верность непонятному в преданности.
Дон Кихот, Санчо, осел и я — мы попирали камни ради травы, землю ради неба. И там, в касании солнца и луны, был образ дивный, как цокот по небытию.
(Психологический бестиарий В.Ахрамовича. Ж-л "Наука и религия". 12.1988г.)
Козлёнок
- «Жил-был у бабушки серенький козлик. Бабушка козлика очень любила. Вздумалось козлику в лес по...» Помнишь? - спросил козлик, выводя меня из недоумения грёз.
- Помню, - ответил я, - «...в лес погуляти». Сказка.
- У бабушки на огороде капуста росла, умная-преумная. Всё наперёд знала. Пристал я однажды к капусте: расскажи, умная-преумная капуста, что со мной будет, когда я, козлёнок, вырасту. Не долго думая капуста мне проговорила, что перво-наперво меня перестанут называть козлёнком, потому что я вырасту в козла. Затем меня перестанут в огород пускать, потому что козлов не любят. А не любят потому, что от козла молока не бывает. И что козёл - не козёл, а нарицательное. И что больше отрицательное, чем нарицательное. Даже и ругательное. Слушал я капусту, слушал и заплакал. Решил я тогда, что уйду в лес навсегда. Раз так, то и мне никто не нужен! - исповедовался козлёнок.