3 Существует аналитический процесс, так сказать, диалектическая дискуссия между сознанием и бессознательным, развитие или движение к некоторой цели или концу, запутанная природа которого занимала мое внимание много лет. Психологическое исследование может прийти к концу на любом этапе развития без ощущения того, что цель достигнута. Типичные временные окончания могут происходить: (1) после получения некоторой части удовлетворяющих исследователя сообщений; (2) после совершения более-менее полного, но тем не менее адекватного признания; (3) после обнаружения некоторого, прежде неизвестного, но существенного психического результата, который даст новый толчок чьей-то жизни и активности; (4) после трудного отделения от детского психе; (5) после обретения нового рационального способа адаптации к сложным или необычным обстоятельствам и окружению; (6) после исчезновения болезненных симптомов; (7) после некоторого положительного поворота в судьбе, такого как экзамены, помолвка, брак, развод, изменение профессии и т.д.; (8) после возвращения кого-либо к церкви или вероучению, которое он раньше исповедовал, или после изменения убеждений; и, наконец, (9) после начала строительства практической философии жизни ("философии" в классическом смысле слова).
4 Хотя этот перечень допускает много изменений и дополнений, он в общем определяет основные ситуации, в которых аналитический и психотерапевтический процесс достигает временного или иногда даже действительного конца. Опыт показывает, однако, что имеется сравнительно большое число пациентов, для которых видимое завершение работы с врачом далеко от реального окончания аналитического процесса. Для них диалог с бессознательным еще продолжается и следует тем же путем, что и у тех, кто продолжает работать с аналитиком. Таких пациентов можно случайно встретить через несколько лет и узнать о примечательных результатах их последующего развития. Именно такие случаи уверили меня в том, что в психе происходит процесс, который преследует свою собственную цель, независимо от внешних факторов, и освободили меня от опасения, что я сам мог бы быть единственной причиной нереального - и, может быть, неестественного - процесса в психе пациента. Это впечатление было не всегда обоснованным, так как любые аргументы, основанные на любом пункте из приведенных выше девяти категорий - даже обращение в другую веру или резкое стечение невротических симптомов -не могли склонить пациентов к тому, чтобы прекратить аналитическую работу. Такие случаи, в конце концов, убедили меня в том, что изучение неврозов приводит к проблемам, которые выходят за пределы чистой медицины и которые одна медицина решить не может.
5 Хотя время возникновения анализа с его псевдобиологическими интерпретациями и пренебрежением к целостному процессу развития и отделено от нас половиной столетья, воспоминания умирают с трудом и люди еще основываются на понимании продолжительного анализа как "бегстве от жизни", "нерешительном переносе", "аутоэротизме" и других столь же неприятных эпитетах. Но поскольку во всем имеется две стороны, это узаконивало осуждение так называемой "подвешенности"[2] как отрицательной только тогда, когда могло оказаться, что она, на самом деле, не содержит ничего хорошего. Весьма непонятное раздражение, которое испытывал врач, само по себе ничего не доказывает. Только путем бесконечного терпеливого поиска новая наука может преуспеть в построении глубокого знания природы психе и, если появятся неожиданные терапевтические результаты, то это будет следствием самоотверженной настойчивости врача. Неоправданно отрицательные заключения приходят очень легко, часто они оказываются пагубными; более того, они вызывают подозрение в том, что являются просто продуктом невежества, если не попыткой избежать ответственности радикального анализа. Поскольку аналитическая работа неминуемо должна рано или поздно привести к фундаментальной дискуссии между "Я" и "Ты", и "Ты" и "Я" на плоскости, разрисованной всеми человеческими претензиями, очень похоже, а на самом деле вполне реально, что не только пациент, но и врач находят ситуацию "щекотливой". Имея дело с огнем или ядом, невозможно избежать поражения в самое чувствительное место; а истинный врач-целитель не остается вне своей работы, он всегда в центре ее. 6 Это так называемое "подвешивание" не будучи негативным само по себе, нестерпимо и нежелательно для обоих сторон. Напротив, оно может принести пользу эго, устанавливающего, с одной стороны, непреодолимое препятствие, а с другой, представляющего максимальные возможности для проявления энергии целостной человеческой сущности. В действительности, можно сказать, что, пока пациент бессознательно и непоколебимо ищет решения некой совершенно не решаемой проблемы, искусство и техника врача облегчают его участь, помогая ему в этом. "Ars totum requirit hominem!"[3] - воскликнул древний алхимик. И это как раз тот homo totus,[4] которого мы ищем. Труды врача, как и поиски пациента, направлены к этому скрытому и еще не обнаруженному "целостному" человеку, великому человеку будущего- Но правильный путь к целостности, к несчастью, переполнен роковыми зигзагами и ложными поворотами. Это longissima via,[5] непрямая и полная скрытых опасностей, дорога, которая объединяет противоположности, напоминающая направляющий Кадуцей,[6] дорога, лабиринтные извивы и повороты которой не лишены ужаса. На этой longissima via мы встретились с теми случаями, которые считаются "недоступными". Их недоступность, в действительности, состоит в том, что они стоят неимоверных усилий: они требуют того самого, чего мы больше всего боимся, а именно "целостности", о которой мы говорим так бойко и которая вызывает бесконечное теоретизирование, хотя в действительной жизни мы всячески ее обходим[7].
2
7
Неудивительно, что протестантский теолог, пишущий об искусстве красноречия, имел смелость потребовать целостности от проповедника с этической точки зрения. Он обосновывает свои аргументы, обращаясь к моей психологии. См. Handler, Die Predigt.