– Будешь трагедию теперь из этого делать? – голос Лазарева раздался над самым ухом девушки – тот уже успел встать и подойти к психологу вплотную. Более того – заметив Нину, Костя помахал ей рукой. И Вика внезапно рассмеялась, поняв, что ничего ужасного не произошло, даже наоборот.
– Не буду. Но теперь нас ждут косые взгляды и расспросы.
– Ну и что? Я готов. Не вижу ничего страшного в человеческом любопытстве. А маме ты понравилась.
Вика непонимающе посмотрела на мужчину, но тот лишь подмигнул ей, улыбнувшись. Правда, через мгновение улыбка исчезла, и Лазарев, поморщившись, прижал ладонь к рассечённой брови.
– Что такое? – спросила девушка, повернувшись к Косте.
– Голова болит, не важно.
– Иди в ординаторскую, приляг, потом на томографию сходишь.
– Еще чего? Просто прилягу на полчаса, и в бой.
Вика хмыкнула и посмотрела на рану. Костя тряхнул головой и обнял девушку, зайдя обратно за шторку.
– Куда вечером идем?
– Ты идёшь домой, причём часа на два пораньше, тебе отлежаться надо. А я сегодня в ночь.
– Слушайте, ребят, я дико извиняюсь, – в смотровую заглянула Нина. – Но там мужика привезли, а смотровых больше нет. Да и врачей свободных тоже, Кость.
– Сейчас иду, – ответил Лазарев, даже не думая отпускать Вику, более того – положив подбородок ей на макушку.
– Ну бегом давай, – Дубровская хитро улыбнулась, кивнула в сторону приемной и вышла.
– Сейчас его осмотрю и в ординаторскую, спать. Я тебя люблю.
– Не торопишься? – Вика прищурилась и посмотрела на уже накидывающего халат Лазарева.
– Не-а, не тороплюсь.
========== 10. ==========
Глава 10.
На кладбище было необычайно немноголюдно, несмотря на то, что стрелки часов подходили к полудню. Сегодня Вика взяла отгул, так как день был для девушки тяжелым морально – сегодня воспоминания нахлынули с утроенной силой. Впрочем, так происходило вот уже четвёртый год в один и тот же день.
На мраморной плите были изображены двое – растрёпанный парень с широкой улыбкой, и статная курносая девушка с длинными волосами и притворно-горделивым взглядом. Под фото были выгравированы имена и годы жизни: «Скрябин Александр Андреевич, 10. 01. 1991 – 27. 10. 2010», «Шевелёва Евгения Викторовна, 10. 01. 1991 – 14. 08. 2010». Они были такими красивыми. Такими молодыми…
Вика опустилась на корточки перед могилой и посмотрела на эти весёлые лица. Она так скучала по ним, так хотела вновь услышать их голоса и смех, обнять их, посплетничать с Женей, поворчать на Сашу, который не отрывался от компьютера. Именно он научил её той самой игре, что была установлена на стационарный компьютер в ординаторской Склифа. Склифа…
Вика разговаривала с фотографиями всегда. Это было своего рода успокоением, помогало отвлечься, да и на душе становилось немного легче. Вот и сейчас девушка рассказывала обо всём, что произошло с ней за всё это время – о нападении, о том, как лежала в больнице, не желая жить дальше, о Косте, который сумел выдернуть её из депрессии и сблизился с ней месяц назад. О своей работе в институте Склифосовского, о Саламе, ставшем верным другом… Обо всем. И, заговорившись, девушка совершенно не заметила молодого человека, в изумлении замершего за спиной Ковалевой.
– Ты как здесь оказалась? – голос Лазарева заставил девушку вздрогнуть, тихо ахнув, и вскочить на ноги.
– А ты?
– Мама попросила привезти её к отцу, – Костя спрятал руки в карманы куртки и подошёл к памятнику, посмотрев на гравировку.
– Брат, – пояснила Вика, и, ничего не сказав, запрокинула голову, чтобы не дать слезам скатиться по щекам. Лазарев заметил это, и обнял девушку, погладив её по спине и поцеловав в висок.
– Они в один день родились, – заговорила девушка через некоторое время молчания. Раньше она никогда не говорила об этом. – Мамы наши подружились в роддоме ещё, вот они с тех пор и не расставались – детский сад, школа… По выходным всегда друг к другу в гости, все праздники вместе. И когда им по пятнадцать исполнилось, встречаться начали. Я посмеивалась сначала, а потом присмотрелась повнимательнее, и поняла, что действительно встречались, а не баловались. Как-то сроднились они со временем друг с другом, полюбили. Сашка мне хоть и сводный, а всю жизнь, как хвост за мной ходил, в медицинский даже пошел, на меня насмотревшись. А Женька в педагогический – любила это дело почему-то.
Костя отпустил девушку, снял с себя шарф и замотал им оголенную шею Вики – поднимался ветер, а горло пальто было свободным. Всё это он сделал молча, ожидая продолжения – он видел, что Вике надо собраться с мыслями. Ковалева с благодарностью посмотрела на мужчину и продолжила задрожавшим голосом.
– В тот день они на пикник с компанией своей поехали – шашлык, песни у костра, палатки… Возвращались рано утром, машину, в которой они ехали, на влажной дороге занесло – старая иномарка была. Женька сразу умерла, а вот с Сашей потом просто ужас творился – он выкарабкался, спасли его, только вот его самого не спросили – хочет ли он жить. В общем, вены он себе порезал, мутизм появился – он вообще разговаривать перестал, когда мы ему о Жене сказали. Продержался два месяца, но не хотел он жить, вот и все… Я на парах была, когда он из окна выбросился. В один день родились, в один день умерли, по сути. Он мне записку оставил, до сих пор наизусть помню – «Женька – всё, что у меня было, а я просто стал обузой. Там мне лучше будет, и вам жизнь облегчу». В дрожь бросает, когда эти слова вспоминаю, господи… – Вика вцепилась в куртку шокированного от услышанного Кости и беспомощно заплакала. Правда, через пару минут успокоилась, и посмотрела мужчине в глаза, чуть прищурившись. – А знаешь, кто его оперировал? Пётр Пастухов. Мы же сводные, фамилии и отчества у нас разные, поэтому никто ничего не знает. Вот, как судьба иногда сталкивает людей…
Лазарев открыл было рот, чтобы что-то ответить, но Вика лишь покачала головой, давая понять, что не хочет отвечать ни на какие вопросы.
– Пойдем отсюда? Пожалуйста, – Вика умоляюще посмотрела на мужчину, и тот лишь кивнул, исподлобья посмотрев на Ковалёву.
До ворот они шли молча, каждый погружённый в свои мысли. А за воротами у машины Кости стояла Мария Валерьевна, которая очень удивилась, увидев Вику. Стоявшая до этого, сложив руки на груди, женщина, увидев девушку своего сына, улыбнулась.
– Здравствуйте, Мария Валерьевна, – поприветствовала Ковалёва женщину охрипшим от неприятного разговора и сдерживаемых слёз голосом.
– Здравствуй, Викулечка, – только она могла так называть девушку.- А я всё думаю, кого же Костик там увидеть вдали мог? Кто у тебя здесь?
– Брат.
Мария Валерьевна сочувственно покивала головой, погладив Вику по плечу. Женщина одобряла выбор сына, хотя и старалась не показывать этого совсем уж открыто. Она вообще старалась не вмешиваться в личную жизнь Кости, понимая его сложный характер, да и просто осознавая, что личная жизнь – это личная жизнь, и советов здесь давать нельзя. Но выбор всё равно одобряла.
…Поехали к Косте домой – ехать к себе Вика просто не хотела, не желала оставаться в одиночестве. А Костя и Мария Валерьевна были совершенно не против, наоборот – женщина не хотела отпускать Ковалеву от себя, видя, в каком подавленном состоянии та находится. Вике определённо нельзя было сейчас утыкаться носом в подушку и плакать в одиночестве – в подобных ситуациях всегда надо быть с людьми, которые смогут отвлечь или хотя бы просто побыть рядом. «Посиделки» оказались довольно длительными – Мария Валерьевна покинула молодых людей в начале одиннадцатого вечера. Вика начала собираться минут через двадцать после ухода Лазаревой, но была остановлена Костей, в планы которого явно не входила ночь в компании одного лишь Пирата – огромного бело-рыжего кота. Мужчина купил его у одного из своих пациентов за пять тысяч рублей, тем самым отдав свои последние на тот момент деньги бедному пенсионеру, которому не хватало денег даже на лекарства. Сначала Лазарев хотел выдворить котяру на улицу, но тот упорно бежал за Костей, не желая оставаться на морозе, и жалость взяла верх – теперь откормленное животное жило в трехкомнатных хоромах и не знало былых печалей.