– Меня выгнали – там и так слишком много народа. Но всё плохо.
Лазарев протяжно вздохнул и опёрся руками о стол, на котором стоял одинокий стакан, опустив голову. Сейчас он был непривычно уязвимым и до страшного беспомощным. Именно это заставило Вику подойти к мужчине сзади и обнять его за плечи, уткнувшись носом в его плечо. Униформа, так знакомо пахнувшая больницей и одеколоном, казалась родной даже наощупь. Вика почувствовала, как Костя запрокинул голову, соприкоснувшись затылком с её макушкой, и коснулась губами его шеи, затем положила подбородок на плечо и погладила мужчину по волосам.
– Это брат его Юли. Я в этом уверен, – казалось, каждое слово дается Лазареву с огромным усилием. – Надо в полицию позвонить.
Вика кивнула и глубоко вздохнула. Савелий – брат Юлии – был самым настоящим националистом, ненавидящим представителей других национальностей и рас. Он неоднократно бывал в отделениях органов, но всегда уходил от заслуженного наказания. А в Склифе его знали по массовой драке с иностранными студентами одного из ВУЗов
– тогда в НИИ привезли обе стороны участников.
– Скажи, – Лазарев неожиданно резко развернулся и схватил Вику за плечи. – Скажи, что я правильно сделаю.
Девушка посмотрела на Костю огромными глазами, и тот вновь опёрся о стол, уставившись куда-то в пустоту.
– Я просто боюсь ошибиться…
Заметив то, как дрогнул, почти сорвавшись, голос мужчины, Вика крепко обняла и погладила его по голове, прижавшись губами к его виску.
– Правильно, – это слово, одно-единственное слово, произнесённое едва слышимым шёпотом, принесло Вике неописуемую боль – казалось, словно горло полосуют острейшим ножом. Врачи говорили, что девушка уже может произносить некоторые слова, но делать она должна была это после специального упражнения и с огромной осторожностью, чем сейчас пренебрегла. Вообще, Ковалёва хотела сделать Косте сюрприз и подождать, пока связки окрепнут ещё немного, но сейчас она понимала, что ждать дальше бессмысленно. И Костя, прижавший Вику к себе так, что, казалось, хрустнули ребра, и беззвучно заплакавший, лишь подтверждали правильность этого физически нелегкого выбора, сделанного девушкой.
Вика готова была испытывать эти боли всю оставшуюся жизнь, если только это поможет тому, кого девушка полюбила тогда, больше полугода назад.
========== 17. ==========
Глава 17.
Салам быстро пришел в себя. Ему повезло – отделался «малой кровью», если можно так сказать – удалённой селезёнкой, сломанными рёбрами и многочисленными ссадинами. Гафуров – добрая душа – не стал свидетельствовать против Савелия, который благодаря Косте шёл основным свидетелем по делу, и в итоге того отпустили за недостатком доказательств.
– Ты просто дурак, Салам… – вздыхала Вика, почти беззвучно шевеля губами. Очень многие из её окружения понимали девушку, читая по её губам. В их число входил и Гафуров. – Ну, с одной не получилось, найдешь другую, жизнь ведь не заканчивается на этом, – на последней фразе девушка уже перешла на тихий шепот, который хоть и давался ей с трудом, но был просто необходим. – Уж мне-то поверь, я точно знаю.
– Не хочу ничего, – молодой человек отвернулся от собеседницы и уставился в стену. – Я домой уеду, в Махачкалу. Буду там работать. Не получается у меня с Москвой…
Вика не удивилась услышанному – в глубине души она ждала этих или подобных этим слов.
– А Косте говорил?
– Лучше бы не говорил,- и Салам посмотрел на сцепленные в замок пальцы.
Девушка беззвучно и невесело улыбнулась, представив картину объяснений между друзьями.
– И как же мы? Как мы без тебя будем?
– Кроме меня ещё врачи есть, справитесь.
– Да я не об этом совсем…
Разговор не продлился долго – Салам, что называется, упёрся, и не хотел слушать никаких Викиных доводов, поэтому девушка, поняв, что толку от разговора не будет, а другу надо отдыхать, вышла из его палаты буквально минут через десять. И, чтобы немного развеяться, заглянула в ординаторскую, забрала свое пальто, и на ходу надевая его, вышла на улицу. Правда, замерла, сделав пару шагов вниз по ступенькам – девушка увидела на земле два сцепленных клубком мужских тела, в одном из которых тут же узнала Лазарева. Причем отнюдь не по запачканному землей халату. Клубок распутался и поднялся на ноги лишь тогда, когда тишину разрезал властный голос Ирины Павловой – нового зама по хирургии. Вика знала её лишь поверхностно, по рассказам, и впечатление о ней у девушки создалось довольно двоякое.
Вторым из клубка оказался Савелий – тот самый, которого подозревали в нападении на Салама. Отряхнувшись и усмехнувшись сказанному Павловой, парень оскалился на Костю и вальяжно пошел по дорожке. Так, словно ничего не произошло, так, словно он победитель. Хотя, скорее всего, именно так и было – ведь он избежал-таки законного наказания.
– А, Виктория Алексеевна? Наслышана о Вас, – голос Павловой, подошедшей к онемевшей от шока девушке – вежливый и в то же время холодный – раздался над самым Викиным ухом. Затем, выдержав паузу, продолжил, ещё более холодно. – Константин будет уволен за свою выходку, будьте в этом уверены. Я знаю, вы заинтересованы в его судьбе.
Сказав это, Павлова поспешила уйти. А Вика даже не пошевелилась – неотрывно, словно во сне, девушка наблюдала за тем, как отряхивается от грязи Лазарев, как он ставит на место поваленную лавочку, как отворачивается от Вики, которую заметил считанные секунды назад. Как садится на холодную землю и отрешенным взглядом рассматривает свои ладони. В какой-то момент Вике даже стало неприятно, стыдно за Лазарева – молодой, подающий надежды хирург, бьющий на территории больницы человека. Кем бы этот человек ни был при этом, надо быть выше этого.
Вика спустилась по ступенькам, подошла к сидящему на земле мужчине и присела на край поднятой им лавочки. Костя поднял голову и поймал на себе взгляд, полный такого укора, какого не видел, пожалуй, никогда. Укор, смешанный с… Жалостью? Да, пожалуй, больше всего это походило на жалость, которая отчего-то резала сильнее ножа и затмевала собой даже новость о грозящем увольнении.
Вика, словно почувствовав клокочущую внутри Лазарева злобу, отвела взгляд, устало уперевшись лбом в ладони. Смотреть на мужчину отчего-то было неудобно, видя его злость на самого себя, девушка просто не знала, как ей правильно поступить. Лазарев сделал всё сам – просто уткнулся лицом в колени девушки и прикрыл глаза, пытаясь успокоиться.
Мимо промчалась «Скорая», резко затормозив у самых дверей приёмного отделения. Вика, запустившая руку в каштановые волосы мужчины, машинально повернула голову в сторону машины и увидела, как санитары в спешке помогают фельдшеру и врачу выкатить носилки, на которых лежала женщина – каштановые волосы свисали с края каталки.
– Иди, работай, – вздохнула Вика, еле выдавив из себя эти слова и встав с лавки. Лазарев молча поднялся с земли и, чуть пошатываясь, двинулся в сторону больницы. Девушка же, чуть помедлив, развернулась и пошла следом – сама не зная, почему.
– Вот ещё вам гостя, – объявил фельдшер «Скорой», неся на плече мальчика лет шести. – Сын её, в квартире был, сам нас вызвал.
В подтверждение мальчуган кивнул.
– А что у неё? – спросила Вика, пока Лазарев переодевался в ординаторской.
– Да допилась до чертей, – склонившись к самому уху девушки – так, чтобы не услышал ребёнок – ответил врач, только что передавший бумаги Нине. – Панкреатит, но это предварительно.
– Не надо, Кость, я возьму, – подошедший к стойке одновременно с Лазаревым Иван Николаевич махнул рукой и принял у Нины папку. – Вы вон лучше ребенком займитесь, как раз вам по возрасту обоим.
Лазарев с Викой переглянулись, и девушка взяла за руку поставленного на ноги ребенка.
– Пойдем, пока маму лечат, чай попьём?
– Пойдемте, – ответил мальчуган, с интересом рассматривая всё вокруг.
– Иван Николаевич, а я, может, с Вами? – явно растерялся Лазарев, и двинулся было за мужчиной, но тот остановил его вытянутой вперед рукой.