О переживаниях людей в камерах одиночного заключения в России до начала XIX в. нам не удалось найти никаких литературных источников. Но когда в 1825 г. было жестоко подавлено Декабрьское восстание и, направляя арестованных в Петропавловскую крепость, Николай I приказал 16 человек заковать в кандалы, а остальных «содержать строжайше», в литературе стали появляться сведения о царских застенках из уст заключенных.
Обстановка в камерах была более или менее одинакова. В камерах Алексеевского равелина она состояла из кровати с тюфяком и «госпитального одеяла». Возле кровати стояли столик и кружка с водой. В одном из углов камеры помещался стульчак для естественных надобностей. Исключительно тяжелый режим был именно в этом равелине. Здесь господствовало молчание. Стража ходила по коридору вдоль камер в мягких туфлях. Тягостность заключения увеличивалась от бездеятельности, отсутствия прогулок и нервного возбуждения в «судилище», охарактеризованном декабристами, как инквизиция.
Все декабристы вспоминали, что после наводнения сырость в казематах была повсюду. По словам Бестужева, все окна были замазаны белой краской и находились за железными решетками. При наличии двух рам и решеток свет тускло проникал в камеру. Н. Гангеблев о своем каземате писал: «Кроватью мне служили нары, покрытые какой-то жирной лоснящейся грязью. Низкий свод этого каземата был обвешен паутиной и населен множеством тараканов, стоножек, мокриц и других еще невиданных мною гадов, которые днем только наполовину высовывались из-под сырых стен» (50, т. 2, с. 116).
Декабрист Беляев о пребывании в Петропавловской крепости рассказывает: «Одиночное, гробовое заключение ужасно... То полное заключение, какому мы сначала подверглись в крепости, хуже казни. Куда деваться без всякого занятия со своими мыслями. Воображение работает страшно. Куда не уносили меня мысли, о чем не передумал ум, и затем еще оставалась целая бездна, которую надо было чем-нибудь заполнить» (50, т. 2, с. 121).
История царской тюрьмы знает случаи, когда «государственные преступники» заточались на десятки лет в казематы. Так, 24 декабря 1830 г. в одиночную камеру был заточен Лукасинский, который до перевода в Шлиссельбургскую крепость провел восемь лет в тюрьме. Его обвиняли в принадлежности к патриотическому обществу, которое вело борьбу за отделение Польши от России. До прибытия в крепость, комендант получил следующий приказ. «Предписано имеющего быть присланного государственного преступника Царства Польского содержать самым тайным образом, так, чтобы кроме вас никто не знал даже имени его и откуда привезен». Приказ Николая I был исполнен в точности. Лукасинский был заключен отдельно от всех других узников в подземный этаж Светличной башни — довольно обширный подвал, но очень низкий, мрачный, холодный, погруженный в кладбищенское молчание. В этом подземелье узник провел 31 год. Однако за шесть лет до смерти его перевели в одиночную камеру нижнего этажа. Ему разрешили гулять, читать иногда газеты и писать.
На основании его записей врач Б. Аксенази пришел к выводу, что у него в это время наступило помрачение сознания по следующим причинам: «Единственный в своем роде психический процесс происходил в человеке, который как бы встал из гроба после сорока лет и на ум и сердце которого нахлынула слишком сильная волна фактов и впечатлений, глубоко потрясших его мысль и чувство. Такая внезапная и обильная событиями и переживаниями волна, обрушилась на бедный, высохший, испепеленный от мучений мозг, заставила его, правда, непроизвольно зажечься лихорадочной жизнью, но вместе с тем и проявить свои изъяны, тут и началось помешательство Лукасинского» (50, т. 2, с. 440).
Один царь сменял другого, а в тюрьмах и крепостях продолжали томиться политические заключенные. Многие из них, как и декабристы, писали о своих переживаниях в камерах одиночного заключения. Так, М. А. Бакунин в своих письмах, переданных секретно при свидании с родными, писал: «Заприте самого великого гения в такую изолированную тюрьму, как моя, и через несколько лет вы увидите, что сам Наполеон отупеет, а сам Иисус Христос озлобится... Вы никогда не поймете, что значит чувствовать себя погребенным заживо» (50, т. 2, с. 430).
В 1884 г. была создана инструкция, основное содержание которой сводилось к стремлению поставить заключенного в условия полной изоляции, не допуская никакого общения ни с внешним миром, ни с товарищами по заключению, даже с жандармами. Представительница партии «Народная воля» Вера Фигнер характеризовала Шлиссельбургскую крепость как тюрьму заживо погребенных. В своих воспоминаниях «Когда часы жизни остановились» она писала: «Со всех сторон нас обступала тайна и окружала неизвестность, не было ни свиданий, ни переписки с родными. Ни одна весть не должна была проникнуть к нам, ни уходить от нас. Ни о ком и ни о чем никто не должен был знать, где мы...