Она взяла стакан, вскинула его вверх, словно и вправду собиралась выпить, а тогда, когда мать сделала один брезгливый лоток, а отец выпил всё залпом, выплеснула жидкость на пол.
Доски зашипели — от них пошёл странный дымок. Жидкость, казалось, позеленела, и даже в банке теперь она казалась на самом деле ядовитой, теперь уже и явственно.
Отец побледнел. Он долго-долго смотрел на свой опустевший стакан, а после схватился за живот и пополз под стол, громко завывая. Мать так и стояла, поражённо глядя на дочь.
— Что это? — прошептала она. — Ты… Ты посмела отравить своих родителей? Ты действительно ради денег подсыпала, подмешала отцу своему страшный яд? Ты пожелала нам смерти?!
— Это лекарство от наглости, вам поможет.
Отец скорбно взвыл под столом. Мать шмыгнула носом и посмотрела на дочь так, словно та только что кинжал всадила ей в сердце, а после и сама полезла вслед за мужем. От её странного таланта и привлекательности не осталось теперь и следа — какой бы мужчина посмотрел на эту женщину?
Котэсса вышла. Дверь от туалета, прицепленная теперь в её доме, превратилась в пепел — ещё одно наказание за пьянство. Последняя монета стипендии, ещё сохранённая мамой на завтрашнее утро, выскочила из закромов — остальное Котэсса не тронула. Может быть, отец заработал.
Мама — ни за что. Она попросту не умела этого делать.
Сагрон ждал на улице. Он явно наблюдал за всем этим в окно, но до этого не проронил ни единого слова — посмотрел на неё, обнял за талию, притягивая к себе, поцеловал в висок, словно пытаясь успокоить.
Котэсса не стала вырываться. Она ответила на объятия, мягко улыбнулась, а после тяжело вздохнула.
— Ради спиртного…
— Ты правда прокляла жидкость? Яд? Что там было?
— Какой яд! Нас на уроках целительства научили, у меня это было самое лучшее и самое любимое заклинание. Я курсач по нему писала. Превращает спиртное в жидкость для очищения организма от токсинов. Полезная вещь для тех, кто борется с пьянством, — вздохнула Котэсса. — А зелёное потому, что надо же было их как-то напугать.
— А откуда ж тогда тошнота? — удивился Сагрон. — Я пил эту жидкость, меня не тошнило…
— Зачем пил?
Сагрон хмыкнул.
— Токсины не только в спиртном.
Она кивнула. Настойка была целебной для всех, она помогала избавиться и от ядовитых испарений, что заседали в лёгких, и от табака — ведь можно не самому курить, но просто оказаться рядом с курильщиком. С какой стороны не посмотреть — ну всяко полезная вещь!
— Я тогда, — пояснил Сагрон, — был на одном заводе на практике, ещё студентом, надышался — пришёл в НУМ, мне там и дали. Довольно большую дозу. Но я под стол не лез и за живот не хватался, напротив, сразу легче стало. Хорошая ведь настойка. Конечно, добытая магией она не так действенна, как та, что на подорожнике, на настоящем, но всё равно — полезная же…
— Это, — промолвила она, — психология проклятий. Они не прокляты — но полагают…
Сагрон вздохнул.
— Домой?
— В столицу? — поинтересовалась она. — Да. Домой. Не вернусь сюда больше — толку?
— Ну, — отметил мужчина, — тебе ещё не показали жениха?
Котэсса только мрачно указала в сторону парня, направлявшегося к ним — такого кругленького, всего в прыщах, с тремя кольцами — свидетельство о том, что брак не удался ни с первого, ни с второго, ни с третьего раза, — на жирных пальцах, зато в дорогой рубахе и штанах, что никак не хотели сходиться на пузе, поэтому он расстегнул ремень, но постоянно подтягивал их. Зато в сапогах. В красных.
— Увы, — покачала головой Котэсса, — но сельский гламур, — новомодное столичное слово само по себе скользнуло на язык, — мне как-то не по вкусу…
Деревня с нею, может, и не желала прощаться, но вот в том, что Котэсса с нею расплевалась уже очень давно, теперь Сагрон даже и не сомневался.
Глава 11
Первый пожелтевший лист сорвался с Древа Сезонов, что росло как раз в самом центре внутреннего дворика НУМА, и, описав полукруг, приземлился на подоконник. Порыв ветра затолкал его в открытое окно — лист, гонимый магией Сезонов и простыми погодными катаклизмами, скрываясь от дождя, мокрым лопушком плюхнулся прямо на лысину профессору Куоки.
Профессор Хелена кашлянула в кулак, упорно сдерживая смех. Доцент Ойтко покачала головой, низко склонила голову, чтобы кудри её закрыли лицо, и только тогда улыбнулась. Сагрон сделал вид, что смотрит куда-то в сторону, Ролан стыдливо отвёл взгляд и теперь внимательно изучал собственные ногти…
Все, кто только мог, сделали вид, что листика на лысине не заметили. Профессор Куоки, кажется, был единственным, что и вправду не узрел этого сигнального знака осени у себя прямо на лбу, поэтому, почесав затылок и не обратив внимания на то, как грязные дождевые капли стекают с его выдающегося носа, довольно заулыбался.