Сути специфических неприниманий автоматически конструируются – в порядке внутренней твоей отталкиваемости от накопленного неспецифического непринимания. Конструируются на базе подворачивающегося по ходу жизни смысломатериала. Ну, жизнь течёт, разворачивается, тем неизбежно открывая всё новые наполнительные элементы, – вот к ним ты – как олицетворение неспецифического непринимания – и цепляешься.
В общем, в имеемости неспецифического непринимания "стоишь наизготовку" к тому, чтобы что-то из жизни не принять. В силу чего естественно, что обязательно и находишь в ней такое. Пусть бы и "притянутое за уши" как смысл, то бишь надуманное. Неспецифическому неприниманию важна лишь сама по себе выразившесть в непринимательной смыслоконкретике, а вовсе не сама та конкретика, подсоединение к которой такую выразившесть являет. Образно говоря, форма сосуда не имеет значения: пусть то будет стакан, пусть банка или кувшин, лишь бы было куда слиться! И если у вас на непринимательности какой-то жизнеконкретики настáивается, то сие только потому, что чрез неё нашедшее себе выход неспецифическое непринимание – "ленится" искать другой выход. Непринимательный жизненапряг нашёл ход и в него устремился, зачем ему поворачивать! Но посули наглядно разрядку в другой форме, более удобной, и он тут же отпустит ту преследуемую жизнеконкретику. Удобная форма пребывания в разряжаемости – важность для неспецифического неприниманияю. Ищущего смыслоконкретику потому, что от твоей работы с нею ему "светит" в принципе разрядка. Ну, тебе как его обладателю – "светит" его в себе "отыгравшесть".
Но если масса неспецифического непринимания закритически большая (а весьма часто так и бывает!), то "притянутую" им смыслоконкретику ублажить проблематично. Слишком сложные и энергоёмкие конструкции поведения требует она от тебя ради того. И несмотря на это, интенсивное неспецифическое непринимание западает-таки в смыслоконкретики: тем оно стоит хоть на символическом пути к своей разрядке, что для него лучше, чем пребывать в положении даже не пытаемости разрядку найти.
У человека обычно полно фактически необязательных специфических неприниманий, отыгравшести в себе которых он реально не ищет. Попустительственно пребывая в бесконечной демонстрационной их разряжаемости. Ну, например, не нравится вам политический режим в собственной стране, так реально вы с ним не боретесь, а лишь в разных формах ворчите, демонстрируя себе свою вроде стоящесть на рельсах этой борьбы...
Итак, ежели вы человек обычный, то неизбежно пока наличествует у вас неспецифическое непринимание, имеющее психомеханостное сродство "плавать" в специально находимой им непринимательной специфике. Ну, конкретике. И важно ему только, чтоб она вообще была, а уж какая именно – дело десятое. И если оно держится у вас за найденную конкретику, то лишь потому, что в ослеплении неправомочной обобщительности – находит потерю той конкретики потерей самóй своей выраженности в конкретику. Ну, находит это не оно, а обслуживающее его подсознание ваше, но сие уже тонкости. Разрушая такие неправомочные обобщительности, можно сознательно брать (подбрасывать себе, как говорится!) житейско удобные формы отвергательности конкретных жизнепроявлений. Брать неугодными удобные к тому элементы жизненаполнительности!
Смежное психоявление этологи наблюдают у высших животных, типа слона или серой вороны, и называется оно "перенос реакции". Когда случайный прохожий дефилирует мимо слётка вороны, родители слётка воспринимают это как угрозу ему, и атакуют того человека. В базе такой их реакции – лежит что-то подобное неспецифическому неприниманию. Недостаточно оспецифиченное непринимание, тáк скажем! Когда базово непринята лишь открытость слётка опасностям, а в чём они и что по их поводу делать – у ворон текущий непринимательный эксклюзив. Так вот, человек вороне "не по зубам", то бишь как объект специфического непринимания – технически неудобен. Но именно он подворачивается для такого непринимания – от непринимания – вороной при слётке – вообще окружения. И вот, неприять ей человека – значит клевать, однако клевать его – "себе дороже", вот она вместо человека и клюёт остервенело ветку, символизируя себе егó поклёв. Своему – типа неспецифическому – неприниманию ворона даёт удобный выход через ветку, а не неудобный – через контакт с человеком. А слон в подобных ситуациях набрасывается на древесные завалы, начиная кантовать составляющие их колоды. Да и мы сходно поступаем: наверняка вам случалось вмазать кулаком в стенку – вместо рожи провинившегося перед вами человека.
4. Теперь пару слов о том, что значит что-то принять. То есть поиметь принимание – у себя в отношении того чего-то.
Тут так: полностью принять что-то – значит стать и полностью свободным от него. Как элемента своей внешнести. Если только в связи с ним – дополнительно не достроишь позитивный гнёт, взамен только что исчезнувшего негативного. Бывшего в лице непринимания этого принятого теперь чего-то.
То есть в наличке психомеханостная хитрость. Непринимание, хотя бы и "голое", то бишь чисто техническое, всё равно суть гнёт, психогнёт из негативной половины, тогда как принимание не является гнётом, даже позитивным. Если только в порядке его наведения – по естественной инерции не достроишь его до какого-либо позитивного чувства. Обязанного выступить, как помним, психогнётом из позитивной половины. К примеру, пока принимал объект, им заинтересовался. Значит прилипла к принятости позитивная гнётность – в виде чувства интереса.
Почему же принятость самою по себе не является никаким психогнётом? Потому что непринимание – атрибутивно предполагает действия. Действия по убратию непринимаемого объекта. Тем имманентно к наличке неприятия – перспектива твоя несвободна. Тогда как принимание как раз высвобождает её от увязанности с действиями – по поводу прецедентного объекта. А не намечена никакая действенность, так и психика переносом наметки не угнетена!
Разве что брать тут всё по самому большому счёту. Принимание ведь психореакция, специально выстроенная по отношению к объекту. То есть надо было её создавать, а по созданности – бывает надо поддерживать. Вот тут и собака зарыта! Поскольку на то и другое тебе надо собираться. То есть отбрыкиваться от чего-то в пользу их. Чего-то напрашивающегося к свершаемости. А это работа! И значит всё же гнёт. Ну, психонагрузка, а уж психонагрузка – гнёт.
Ещё сказать, объект ведь включаешь в строй личных позволительных соображений в отношении внешнего, и включённость эта тоже – существует далее как статическая мышленческая работа. И значит, гнетёт присутствием. Поскольек вся́кая работа гнетёт присутствием, даже так называемая любимая (в незаметности того гнёта).
Психотехнически это обходимо. Надо избавиться от специальности в принимании. И "диким" образом такое, кстати, у человека и происходит. Есть принимания, в отношении объекта существующие просто уже тем, что нет его непринимания. То бишь существующие явочным порядком. По типу тому, что они не существуют, но просто оказывается "задним числом" всякий раз так, что существуют. Этакое виртуальное наличие. Психотехнически это принимание как почему-то непозволившесть в отношении объекта выстроиться неприниманию! То есть чисто самой жизнью производишь такую непозволившесть, и каждая из них – эксклюзив. Производится как рáзовость. Вот такое принимание уже и как длящесть выстраиваемости (тобою у себя) не являет тебе гнёта. А не только как остриё выстроенности (ну то, чтó она своим содержанием для жизни предполагает, от жизни требует). И таких приниманий, повторяю, у каждого целое множество: на что в ходе жизни не успело специально упасть внимание, так вот по типу "втихую" – то бишь полностью неспециально – и принимается.