Другой пример непоследовательности в отношении к терроризму – противоречивая правоприменительная практика в рассматриваемой категории преступлений. Так, 17 июля 2015 года Дилан Руф, которому на то время исполнился 21 год, вошел в историческое здание Африканской церкви в Чарльстоне, штат Южная Каролина, открыл стрельбу и убил девятерых афроамериканцев. Руф, открыто признававший себя сторонником превосходства белой расы и неонацистом, находился под влиянием идеи расовой сегрегации. Он жаловался приятелю, что «черные захватывают мир», и говорил, что «кто-то должен выступить в защиту белой расы»{49}. Но Руф был осужден не за терроризм, а за федеральное правонарушение, совершенное на почве ненависти. Общественность недоумевала: почему за аналогичные преступления (в данном случае целенаправленное насилие в отношении определенной группы людей с целью пропаганды идеологии ненависти) предъявляются обвинения и выносится обвинительный приговор на основании других законов? Причина заключается в том, что в США нет федерального закона о внутреннем терроризме. Поэтому все зависит от того, актом какого терроризма сочли преступление: внутреннего или международного{50}. К тому же, как пишут журналисты Рави Саткалми и Джон Миллер, преступникам, связанным (даже предположительно) с такими организациями, как «Аль-Каида» или «Исламское государство» (то есть с международными террористическими организациями), неизменно выносятся «более суровые приговоры», чем преступникам, убивающим мирных граждан из-за «внутренних проблем»{51}. Несмотря на отсутствие федерального закона о внутреннем терроризме, такой подход все чаще воспринимается как некорректный. Белый расизм – глобальная проблема, и не только в переносном смысле. Как мы видели из приведенных выше примеров, сегодня вооруженные нападения и совершающие их преступники всего мира тесно связаны между собой. Хотя между внутренним и международным терроризмом и раньше не наблюдалось особых различий, сегодня подобное разграничение и вовсе утратило смысл (возможно, сохранив его лишь в правоприменительной практике, где еще может играть определенную роль). Саткалми и Миллер иллюстрируют эту мысль на примере дела Девона Артурса. Прежде чем принять ислам, Артурс входил в подразделение международной неонацистской группировки «Атомваффен»[8]. Став мусульманином, он присоединился к «Исламскому государству». Журналисты отмечали: «С того времени, как мистер Артурс перешел из „Атомваффен“ в „Исламское государство“, его действия подпадают под действие федеральных законов, которые ранее были к этим действиям неприменимы»{52}.
В результате изучения 100 судебных дел, в которых рассматривались связанные с использованием интернета террористические преступления, совершенные в Великобритании с 2015 по 2019 год, было установлено, что члены ультраправых экстремистских группировок получают гораздо более мягкие приговоры по сравнению с представителями исламистских движений. Правонарушителей, связанных с исламистами, приговаривали в среднем к 73 месяцам (более чем к четырем годам) лишения свободы, а преступников правого толка – к двум годам. Авторы работы предполагают, что различия в сроках наказания отчасти связаны с тем, что правоэкстремистские группировки не считаются террористическими, а значит, ультраправые группировки подпадают под действие законов о преступлениях, совершаемых на почве ненависти{53}.
Такой подход к вынесению приговоров воспринимается широкой общественностью как сигнал о том, что одни виды терроризма можно считать более опасными, чем другие. Поэтому важно четко и последовательно определить, какие именно преступления следует считать актами терроризма. Это необходимо для того, чтобы иметь возможность предупреждать население об опасности новых угроз. Исследование, проведенное в 2012 году Ари Перлигером, показало, что во многих странах политика государства в области борьбы с терроризмом в большей степени зависит от того, насколько серьезной представляется террористическая угроза, и в меньшей степени – от количества терактов по стране. В Соединенных Штатах с 2011 по 2016 год крайне правыми было совершено втрое больше терактов, чем джихадистами{54}. В начале 2020 года директор ФБР Кристофер Рэй признал, что в 2019 году наблюдалась самая высокая активность «внутренних преступников-экстремистов» со времен взрыва в Оклахома-Сити в 1995 году, который устроили антиправительственные экстремисты Тимоти Маквей и Терри Николс. На слушаниях в Юридическом комитете палаты представителей конгресса США Рэй отметил, что в начале 2020 года ФБР провело более 1000 «расследований актов внутреннего терроризма, совершенных во всех 50 штатах»{55}. В то же время он высказал сомнения в целесообразности использования термина «внутренний экстремизм» и, в частности, заметил: «Подобные преступления могут совершаться не только на территории Соединенных Штатов. С помощью террористических интернет-сообществ единомышленников их организовывают и в других странах»{56}. Согласно исследованию, проведенному Южным центром правовой защиты бедноты[9], рост количества дел о внутреннем терроризме, заведенных ФБР, связан с появлением все новых и новых «групп ненависти». В отчете Центра сообщалось о рекордном количестве «групп ненависти» в 2019 году – более 1000 активных группировок, включая организации сторонников превосходства белой расы, неонацистов, ку-клукс-клан и многочисленные объединения чернокожих националистов{57}.
50
Ravi Satkalmi and John Miller, «We Work for the N.Y.P.D. This Is What We've Learned About Terrorism,»
53
«UK Courts Hand Far-Right Extremists Lighter Online Crime Sentences Than Islamists,»
54
Graham Macklin, «The El Paso Terrorist Attack,»
55
Masood Farivar, «2019 'Deadliest' Year for Domestic Terrorism, Says FBI Director,»