В этом разделе я пытался показать, что агрессия отнюдь не однородна по своим этическим, психологическим, криминологическим и иным значимым характеристикам, хотя все явления агрессивного ряда во многом схожи и неизбежно переплетаются друг с другом. Необходимо все время иметь в виду, что агрессия, агрессивность, насилие и нападение нравственно нейтральны в отличие от жестокости и убийств, которые всегда порицаемы, но все эти проявления могут иметь одни и те же корни. Их социальная сущность зависит от юридической и нравственной оценки.
Теперь можно перейти к выяснению природы, причин и функций убийств, стремясь при этом избежать бихевиористских заблуждений, если понимать под ними представления о человеке, об убийце в том числе, лишь как о механизме, приводимом в движение в результате воздействия только внешних социальных факторов.
4. Убийство с позиций закона
Прежде всего нам предстоит выяснить, что такое убийство в соответствии с установлениями закона, поскольку, несмотря на кажущуюся простоту, не все признаки этого преступления очевидны. Это тем более важно сделать, что уголовный закон дает лишь общее определение данного преступления и перечисляет его отягчающие обстоятельства. Речь, разумеется, идет о юридическом понимании убийства, а не о житейском, хотя в разговорной речи "убийство" в самых разных и порой неожиданных сочетаниях и смыслах, от юмористического до подлинно трагического, можно встретить на каждом шагу. Я думаю, что это чрезвычайно интересное явление, в котором можно усмотреть бессознательное стремление преодолеть страх смерти и убийства в частности; оно нуждается в специальном изучении. Давно известно, что наша так называемая простая жизнь сложнее самых сложных загадок.
Итак — убийство. Это противоправное умышленное или неосторожное лишение жизни другого человека независимо от его возраста и состояния здоровья. Нас интересует только умышленное. Проанализируем его признаки.
Признано, что убийством является лишение жизни как здорового человека, так и безнадежно больного. На этом стоит цивилизованный мир, но это не единственная точка зрения. Немецкие фашисты не считали преступлением убийство безнадежно больных, в том числе психически, а поэтому ими были убиты десятки тысяч таких людей; они избавлялись от тех, кто им был не нужен и расценивался как ненужное для государства и нации бремя. Но это не эвтаназия, когда другой человек, в частности врач, причиняет смерть, чтобы избавить от ненужных тяжких страданий неизлечимо больного, что может быть совершено и по просьбе последнего. Полагаю, что и во втором случае (в первом никаких сомнений нет) имеет место убийство, поскольку ни один человек не вправе решать, прекращать жизнь больного или нет. Если же это делает врач, то он превращается в свою противоположность, поскольку обязан принимать все меры к продлению жизни, а не к ее пресечению. Если допустить позволительность лишения жизни (со стороны кого бы то ни было и из самых гуманных соображений) в случае тяжкого заболевания, то практически далеко не всегда возможно установить грань, за которой человек однозначно обречен болезнью на смерть. К тому же эту грань преступник может сделать очень подвижной, сдвигая ее в нужную для него сторону, не говоря уже о вполне вероятных ошибках в диагнозе или в методах лечения.
Убийством является и лишение жизни только что родившегося ребенка, причем необязательно, чтобы были нормальные роды. Преступление будет налицо и в случае искусственно прерванной беременности, если ребенок появился на свет жизнеспособным, о чем должен был знать человек, производивший аборт. Нужно рассматривать как детоубийство не только убийство новорожденного после отделения плода от утробы матери и начала самостоятельной жизни ребенка, но и лишение жизни во время родов, когда рождающийся ребенок еще не начал самостоятельной внеутробной жизни (например, нанесение смертельной раны в голову рождающемуся ребенку до того момента, когда он начнет дышать).
Для наступления уголовной ответственности за убийство безразличен внешний вид жертвы, но так было не всегда: в более отдаленные эпохи убийство урода не всегда наказывалось. В прошлом в некоторых христианских странах ненаказуемость убийств уродов основывалась на представлении о том, что урод есть результат сношения женщины с дьяволом. Рождение уродов как нечто сверхъестественное заносилось летописцами в число примет, предвещающих какое-либо бедствие или несчастье для всей страны, в число провозвестников гнева и кары Божьей, посылаемой народу за его грехи. Естественно, что при этом не могло быть и речи о признании за такими существами общих для всех прав и уничтожение их не могло быть поставлено в число караемых законом убийств. И позже остатки таких представлений выразились в том, что убийство урода рассматривалось как менее опасное, причем в законах обращалось внимание на невежество и суеверие виновного. Убийство урода как особый вид преступления выделялось в начале нынешнего столетия в болгарском уголовном законодательстве.