Однако у истеричных имеется и ряд других особенностей, которые следовало бы изучить дополнительно, чтобы получить более определенное представление об этом заболевании. Нам нужно выяснить, может ли истеричный стимулировать свою установку на базе представления.
2. Стимуляция установки на базе представления. Специальные опыты по этому вопросу дают нам совершенно определенный ответ на него[49]. Оказывается, что истерия в интересующем нас сейчас отношении имеет специфические показатели, которые значительно отличаются как от того, что дают нам нормальные здоровые испытуемые, так и от того, что нам известно относительно представителей других патологических состояний.
Если сопоставить данные опытов на стимуляцию фиксированной установки на базе представлений у нормальных людей с тем, что дают нам истеричные, то оказывается, что эти последние далеко превосходят первых во многих отношениях. Так, например, у истеричных возникает установка па основе представления значительно легче, чем~у обычных испытуемых, и, что особенно интересно, установка эта заметно прочнее или сильнее, чем у здоровых.
Как велика может быть разница в этом отношении между больными и здоровыми, видно хотя бы из следующего: в то время как у 60% наших истеричных вырабатывается сильная иллюзия установки на представление в гаптической и у 46в оптической областях, такого же рода иллюзия констатируется всего лишь у одного здорового испытуемого (17
Несомненно, установка, стимулированная на базе представления, у истеричного обладает почти такой же силой, как и установка, стимулированная воздействием актуальной ситуации.
Таким образом, мы видим, что установка на базе представления у истеричного почти так же прочна, как и установка на базе актуального воздействия ситуации.
Если проследить другие факты фиксированной установки, те же результаты найдем мы почти по всей линии ее развития. Это дает нам право считать, что установка, стимулированная у истеричного на основе его представлений, не отстает заметно от установки на основе актуального воздействия ситуации. Все это указывает на большую роль» которую играет у истеричных субъектов мир их представлений.
Поэтому совершенно естественно спросить себя: какова же природа этого представления?
Выше мы говорили, что следует различать два разных психологически существенных аспекта этого явления. Во- первых, существуют «представления», которые протекают в недифференцированном или малодифференцированном плане нашего сознания. Это — представления, не дифференцированные от других аспектов деятельности, и прежде всего от того, что мы называем «восприятием». Этого рода представления мы находим, например, в состоянии сновидений. Но представлением мы называем, во-вторых, и наши специфические переживания, явно отдифференцированные от восприятия и протекающие вне зависимости от актуального воздействия имеющихся налицо раздражений. Мы убедились выше, что эта дифференциация представления имеет место лишь на основе процесса объективации, т. е. процесса, свойственного лишь человеку.
Если иметь в виду эти два значения понятия представления и с этой точки зрения посмотреть на представления истеричного, то нам придется признать, что это — переживания, протекающие в первом, малодифференцированном плане сознания. Поэтому понятно, что установка истеричных, возникающая на основе представления, почти нисколько не отличается от установок, действующих на базе их актуальных восприятий, поскольку представления эти не являются психологически отдифференцированными от восприятий психическими состояниями.
Таким образом, мы можем сказать, что представления истеричных являются не отдифференцированными от актуальных восприятий переживаниями — переживаниями вроде тех, которые, как было сказано выше, мы имеем в представлениях наших сновидений. Поэтому мы должны признать, что факт наличия предоставлений у истеричных далеко не указывает на необходимость признания у них способности объективации. Представления истеричных — это вовсе не объективированные содержания сознания. В периоды обострения сознание истеричного погружается в состояние, которое в этом случае близко напоминает состояние нашего сознания в моменты сновидений.
Естественно, возникает вопрос: каково же отношение установки, стимулированной представлением, к актуально фиксированной установке истеричного? Мы видели, что эта последняя отличается достаточно далеко идущей вариабельностью форм своего проявления. Отражается ли эта особенность и в феноменах фиксированной на почве представления установки? Если проследить данные этой формы установки, то оказывается, что они и в этом случае почти без исключения повторяют все особенности фиксированной в актуальных условиях установки. Таким образом, мы должны признать, что черта вариабельности продолжает оставаться характерной особенностью истеричных.
Резюмируя все сказанное, мы должны характеризовать истеричных как людей с далеко идущей вариабельностью своих установок и легкой их фикснруемостью как иа основе восприятий, так и на базе мало от них отдифференцированных представлений.
3. Преморбидное состояние истеричного. Возникает вопрос о преморбидном состоянии, на почве которого обычно развивается истерия. Выше, при исследовании основных типологических единиц, нам пришлось остановиться, между прочим, и на анализе типа так называемых вариабельно-лабильных людей. Мы видели тогда, что вариабельность и лабильность фиксированной установки, равно как и частое выступление случаев ее нефиксируемости, являются наиболее характерной особенностью людей этого типа. Так же как и у истеричных, фиксированная установка этих лиц лишена константности, она варьирует от и при этом имеет весьма определенный уклон к быстрому затуханию, а иногда и к полному отказу возможности фиксации.
Таким образом, если сравнить особенности установки вариабельно-лабильных людей со свойствами установки истеричных, то близость их окажется вне всякого сомнения. Более того, получается впечатление, что между ними даже нет заметной разницы.
Однако, если иметь в виду острые случаи, истеричный все же существенно отличается от человека вариабельно-лабильного типа. В то время как этот последний является одним из обыкновенных здоровых людей, ведущих нормальную, а в некоторых случаях и достаточно продуктивную жизнь, истеричный — определенно больной человек, который в периоды обострения своего состояния вовсе выпадает из числа нормальных работников и делается предметом специальных наблюдений и забот окружающих.
Естественно возникает вопрос: в чем искать основу столь существенных изменений в состоянии вариабельно-лабильного человека? Не касаясь других, быть может очень значительных, моментов, я остановлюсь лишь на одном. Дело в том, что вариабельно-лабильные субъекты, как, впрочем, и все варианты типа конфликтных людей, остаются на уровне нормальных участников жизни, поскольку они в случае необходимости оказываются в состоянии регулировать свое поведение с позиций объективации, которая в какой-то степени все же имеется у них. В решительные моменты своей жизни они мобилизуют силы для этой объективации и на ее основе развивают сравнительно приспособленные акты своей деятельности. В состоянии же приступов они лишены этой способности и поведение их протекает на базе природных, не опосредованных установок. В этом случае перед нами картина истерии в точном смысле слова.
<1949>
Понятие занимает в психологии совершенно особое место. Хотя утверждение бихевиористской психологии о том, что поведение является основным предметом нашей науки, ни в коем случае нельзя признать обоснованным, тем не менее не подлежит сомнению, что для изучения подлинного предмета психологии — психической жизни — это понятие имеет совершенно исключительное значение. Дело в том, что исторически психическая жизнь возникла на основе взаимодействия с окружающей действительностью, на основе практики или поведения, и все характеризующие ее основные особенности, вся обнаруживаемая в ней закономерность создавались и развивались в процессе практики. Очевидно, что вне учета этого наисущественнейшего обстоятельства, вне соответствующего внимания к понятию поведения психологическое исследование было бы бесплодным. Абстрактный и метафизический характер буржуазной психологии, ее схематизм и формализм, ее бесплодность в отношении задач понимания конкретной психической действительности проистекают в немалой мере также и от недооценки этого положения. Само собой разумеется, что в подлинно научной психологии понятие поведения должно занимать совершенно особое место.
49