Порой он устает физически и духовно: в голову лезут разные мысли, которые мешают, кусают, пристают, сверлят, точат, пилят и назойливо трут до крови, тяжело давят на тело и душу.
Я не рядовой боец, но тоже солдат, и все это я испытал, видел, слышал и недавно был свидетелем такого разговора в блиндаже.
Чтобы разогнать эти мысли и во время 10—15-ти минутной передышки забыться, боец из вещевого мешка вынимает книжку и читает ее оглавление.
— Ах! О войне. Как в окопе, в сыром и полумрачном блиндаже живется, — разговаривая сам с собой, швыряет книгу вон, пустив по адресу автора настоящий мат, — он думает, что я не знаю — я только что оттуда.
Снова копается в мешке. Вытаскивает в потрепанной обложке маленькую книжечку и говорит, рассматривая ее:
— Дорогой Антон Павлович. Здравствуй, дорогой мой доктор, — рука у него дрожит, жадно читает коротенькие рассказы Чехова. Его глаза постепенно ласково пробегают строки за строками, его обветренное морщинистое лицо приятно вздрагивает и в углах потрескавшихся губ появляется улыбка, и он, прихлопнув ладонью по колену, почти безумно хохочет.
Он протянул книжку товарищу, удивленному его неожиданным смехом:
— На, почитай… вот это место, — указывает он пальцем.
Опять роется в мешке… радостно говорит:
— Золотой Александр Сергеевич, генералиссимус русской поэзии и словесности. Очень и очень, от души рад вас встретить в этом блиндаже. Добро пожаловать. С нами вместе воевать пришли, землю русскую защищать? Пожалуйста, пожалуйста. Рад иметь такого боевого друга, как вы…
В это время замполитрука приносит газеты. Боец берет «Социалистик Казахстан». Видно, что-то ища, пробежав страницу, разочарованно отдает обратно, приговаривая:
— Опять «помощь фронту». Вся газета исписана. Конечно, я не против, нужно, и, безусловно, нужно печатать, но не на всех четырех страницах… Для души-то что-нибудь напечатали бы, — тяжело вздохнув, — ох, редактор, редактор! Души у тебя, братец, нет. Все равно, как мой пулемет — «так, так, так» — твердишь и твердишь, без конца и края: «война, война, война»… Конечно, война, я отрицаю, что ли? Факт, уже полтора год налицо. Сухарь ты ржаной, брат, хоть обижайся, но все равно говорю — сухарь! Без вкуса о войне пишешь, в военной кулинарии, к сожалению, мало разбираешься.
— На… «Красная Звезда», — протягивает помполит.
— Давай, что хорошего пишут, — берет и читает…
— А! Илюша! Илюшенька, Эренбургушка! О чем ты мне хочешь сегодня рассказать? — читая, кивает головой: — Правильно, брат, правильно говоришь… Умный ты мужик оказался. Вчера командир о тебе говорил: «Илья Эренбург — наводчик, снайпер, солдат — метко из пера стреляет», а я просто, по-своему, по-дружески скажу: «Ты — мой мелкий сапожник, искусный портной, каждый день то заштопаешь, то гвоздичек прибьешь моей душе. Молодец, хорошо производишь мелкий ремонт»!
На третьей странице, увидев стихи, восклицает:
— Костя Симонов! Ты тоже здесь, солдат лирики… хорошо о сердечных делах пишешь, хорошо!
— А Абая мы совсем забыли, — говорит другой боец.
— Да, приятно было бы поговорить со стариком, уму-разуму поучиться у него.
— Ведь он неплохой вояка, — отвечает первый боец, — но, знаешь, молодой человек, он, Абай, не виноват, он с удовольствием повоевал бы вместе с нами. — Разведя руками и поморщив лоб, продолжает:
— Понимаешь, случилось несчастье, говорят, что на старика в Алма-Ате домашний арест наложили и редактор издательства до конца войны к нам его не намерен отпускать, а после войны он старика вам в трех томах хочет представить.
— Можно же отдельные стихи Абая печатать для фронта, отдельными брошюрами, — говорит третий боец.
— Нет, — раздраженно отвечал ему первый, — нет говорю, ты понимаешь, что нельзя, говорят… говорят, что на этого старика истрачено много бумаги (потому что он раньше всех казахских писателей печатался), а фонд издательства предназначен молодым писателям и поэтам, которые сейчас учатся выводить буквы нового алфавита. Понял?
— Довольно, — басом произносит ефрейтор, — давайте я вам лучше вслух прочту «Алексей Куликов, боец…» Бориса Горбатова, он простого солдата хорошо знает и боец в центре его внимания, потому и хорошо пишет. Слушайте…
Такой диалог — не моя выдумка, а на самом деле и в действительности имел место в блиндаже.
Я передаю его со всеми подробностями и умышленно не называю имена бойцов, во избежание разжечь огонь раздора между вами и этими простыми честными бойцами…