Еще более разрушительной, кровавой, жестокой оказалась Вторая мировая война, в которой именно Россия понесла наибольшие человеческие и материальные потери, причем потери гражданского населения намного превысили собственно военные.
Но наряду с мировыми войнами в XX в. не только сохранилась, но стала еще более распространенной категория локальных войн. Их отличие от мировых заключалось в ограниченности политических целей, масштабов военных действий, средств вооруженной борьбы, в специфической стратегии и тактике. Кроме локальных войн не меньшее распространение получили локальные военные конфликты, отличающиеся от войн меньшими масштабами и вовлеченностью в боевые действия лишь незначительной части вооруженных сил, что мало влияет на внутреннее состояние самой страны. Синонимом локальных войн являются так называемые "малые" войны, хотя нередко это оказывается всего лишь пропагандистским клише. Так, в "малой" Афганской войне за девять лет общая численность советского "ограниченного контингента" превысила 620 тыс. чел.
В психологическом плане локальные войны, безусловно, отличаются от мировых, прежде всего, ввиду отличия их объективных параметров, среди которых ограниченность числа участников, театра военных действий и др. Для локальных войн характерно многообразие типов. Их можно разделить на коалиционные и некоалиционные, войны в рамках противостоявших друг другу общественных систем и внутри них, войны государств одного географического региона и разных регионов, с участием только регулярных вооруженных сил и с участием иррегулярных формирований, и т. д.{106} Все эти особенности определяют не только специфику хода войны, но и многие ее психологические параметры. Война из-за дележа территории или за установление контроля над каким-либо регионом по мотивации разительно отличается от национально-освободительной борьбы, а столкновения между регулярными формированиями - от партизанской войны, и т. д.
Локальные войны России в XX в. также были достаточно разнообразны. За исключением Афганской войны, это были войны между регулярными войсками как с нашей стороны, так и со стороны противника. В некоторых из них психологическая мотивация для российских участников оказывалась крайне низкой и неопределенной (например, в русско-японской войне). В других ложной и идеологически надуманной (в "зимней" войне - ответ на "финскую провокацию", а также "помощь финскому пролетариату"; в Афганской войне выполнение "интернационального долга"). Не случайно, все эти локальные войны оказались для России весьма неудачными, приведя либо к прямому поражению, либо к "пирровой победе" - ценой непомерных жертв. Хотя к пониманию того, что "армией можно успешно управлять лишь тогда, когда она знает политические мотивы войны", еще в начале века пришли многие русские офицеры - участники русско-японской войны, в результате осмысления ее неудачного опыта{107}. Известно, как нечеткость официальной мотивации этой войны и ее непопулярность в обществе негативно сказалась и на ходе боевых действий, и на моральном духе войск, и на ее итогах.
Мотивационный аспект войны, безусловно, влиял на большинство других психологических параметров, преломляясь и в психологии боя, когда солдаты не всегда понимали, за что, собственно, они идут умирать; и в психологии "выхода из войны", когда к посттравматическому синдрому примешивался и нравственно-психологический надлом, "кризис ценностей", который, например, был характерен (вне России) для многих участников Первой мировой войны (так называемое "потерянное поколение").
Проблема мотивации войны тесно связана с другой - формирования представлений о ней в сознании как ее участников, так и общества в целом. Обе характеристики не остаются постоянными, они могут меняться как после окончания войны, так и даже в ее процессе. Особенно тяжелые психологические последствия для участников войны имеет смена социальных ее оценок с позитивных на негативные, что наиболее ярко проявилось в ходе и после окончания войны в Афганистане, а также внутреннего конфликта в Чечне.
"Сегодня ни один военнослужащий в Чечне не знает, как к нему будут относиться после войны, - отмечал в апреле 1995 г. военный психиатр С. В. Литвинцев. - Как к мародеру, убийце? Реакцию на такое отношение, судя по "афганцам", предугадать несложно. Недаром же появились такие понятия, как "вьетнамский" и "афганский" синдромы"{108}.
Политические игры "властей предержащих", как принимающих безответственные решения, так и использующих интерпретацию исторических событий в своих конъюнктурных интересах, оборачиваются для сотен тысяч людей жизненной трагедией и психологической драмой. В результате официальная мотивация войны весьма тесно, хотя и крайне противоречиво, взаимодействует с таким процессом, относящимся к сфере массовой психологии, как формирование образа войны в общественном сознании.
Образ войны как феномен общественного сознания
Одним из важнейших элементов военной психологии является образ войны, то есть комплекс представлений о ней. Он включает в себя как интеллектуальные, так и эмоциональные компоненты. Интеллектуальные - это попытки рационально, логически осмыслить явление. Эмоциональные представляют собой совокупность чувств, эмоциональных отношений к данной войне.
Субъект восприятия, формирования этого образа может быть весьма дифференцированным: это и массовое общественное сознание, это и высшее политическое, а также военное руководство, и наконец, это армейская масса, включающая низшее и среднее командное звено. Можно и более детально дифференцировать эти субъекты, однако именно для обозначенных категорий существуют свои специфические закономерности формирования образа войны, хотя, разумеется, эти субъекты не отделены друг от друга непроходимыми барьерами, и потому существуют еще более обобщенные, даже универсальные психологические механизмы, характерные для всех. Естественно, чем ближе субъект к высшим звеньям управления, то есть к точкам пересечения информационных потоков и структурам, принимающим решение, тем выше доля интеллектуальных, рациональных компонентов как в формировании образа войны, так и в его структуре. Соответственно, массовое общественное сознание ориентируется прежде всего на эмоциональные компоненты, во многом определяемые так называемой "психологией толпы", а также формируемые под воздействием пропаганды.
Каково содержание категории "образ войны"?
Образ войны в широком смысле включает в себя и собственный образ, и образ врага. Здесь же и представления о ее характере и масштабах, и о соотношении сил, и, безусловно, о перспективах, которые, как правило, видятся благоприятными для себя и неблагоприятными для противника (в противном случае, если не надеяться на победу, то войну бессмысленно и начинать). Но на то же рассчитывает и противник!..
Образ войны никогда не бывает статичным. Более того, его можно весьма четко подразделить на три типа:
1) прогностический;
2) синхронный;
3) ретроспективный.
Прогностический образ, независимо от того, доминирует ли в нем интеллектуальный, характерный для военно-политического руководства, или эмоциональный, свойственный массовому сознанию, компонент, как правило, не бывает адекватен. Обычно выдержанный в оптимистических тонах, а потому ложный образ, он и делает войну в принципе возможной. "На Рождество мы будем дома!" - таково было широко распространенное мнение накануне Первой мировой.
"Страна ждала обещанного быстрого победного марша армии, - вспоминал российский современник начало войны. - Хлеставший из ротационных машин поток газет кричал о скорых решающих сражениях"{109}.
Но реальность оказалась совершенно иной.
"Войны, которая на самом деле произошла, никто не хотел, потому что никто ее не предвидел"{110}.