Он занял прежнее место у компьютерного стола. Лиза села на диван – ей надоело стоять, да и тело просило совершить какое-нибудь движение.
– Знаешь, – призналась она, – у меня почему-то такое впечатление, что мы не выросли. Что мы пытаемся делать взрослые вещи детскими ручонками. Напяливаем мамины туфли и папины пиджаки и с важным видом ходим по дому и по улице. Но у нас не получается! Это выглядит ещё более глупо, чем дети в пиджаках и туфлях. Те хотя бы вызывают умиление, а мы… мы – омерзительны.
Выслушав её, Костя опять погрузился в себя.
– Омерзительны… – пробормотал он, и обрадовано, совершенно без сарказма, добавил: – опять правильное слово! Магнетизм, мерзость, так – что дальше? Я прямо чую, что мы на верном пути.
– Предложи теперь ты что-нибудь.
– Хм… красота.
– Что красота?
– Ничего не может быть без красоты.
– Что же тут красивого?
– Так ведь для каждого красота своя. Кому-то и липучка для мух Мадонну на стене заменяет.
Лиза усмехнулась, но тот час же испугалась – правоте его слов.
– Дело в том, что нам просто всё это нравится, – простодушно заключил он.
Девушку передёрнуло; наверное, он капнул слишком глубоко. Желая отвлечься, теперь она подошла к окну, только к другому, добрую часть которого занимала огромная герань. Её ветки чёрными венами вырисовывались на светлом фоне, и из-за контраста цвет листьев не был различим; в комнате почти ничего не имело цвета.
– Странно мне всё это, – заговорила она, совладев с собой, – кто-то ведь находит себе пару да и живёт себе поживает; почему я так не могу? Почему ты не можешь?
– Наверно, мы плохо ищем.
Она фыркнула и сжала губы. Ей, как и ему, уже двадцать семь, а она успела потерять всякий интерес к отношениям, и двигалась разве что по инерции, не видя дорогу. Догадывалась она, что и он такой же, только относится к этому спокойнее. Костя словно прочёл её мысли:
– Если что-то не получается, что-то не дано тебе – так не надо себя насиловать, получай удовольствие от того, что имеешь.
– Но я хочу по-нормальному! – Повернулась она.
– Что ты подразумеваешь под этим словом?
– Как у всех! Проводить вечера дома, гулять в парках, ходить в кино и театры и сидеть в тёплом кафе, смотря через окно, как все куда-то спешат…
– Ты действительно этого хочешь? – Усмехнулся он, как обычно, приподняв уголок рта.
– А ты таскаешь меня по каким-то путаным дворам, катаешь ночь напролёт на трамвае, в парках мы бываем, разве что когда там никого нет и не сезон; ты лапаешь меня в заброшенных, пропахших сырым бетоном цехах полуразваленных заводов, а в пастели отворачиваешься к стене!
– В пастели нет остроты, – задумчиво ответил Константин, не глядя на неё.
– А в промозглых подворотнях есть! Ну так купи себе резиновую бабу и таскай её где хочешь, – недовольно сложив на груди руки, она присела было на подоконник, но вспомнила про герань и тут же вскочила, не зная, куда себя деть.
Точно оценив её идею, Костя щёлкнул пальцами:
– Не пойдёт. У резиновой бабы не будет того безумно-упоённого жадного взгляда, с каким ты прижималась ко мне в этих цехах.
Лиза всплеснула руками и села обратно на диван, надувшись. Моменты, когда она дулась, всегда особенно веселили молодого человека. Надо заметить, за всё время общения у них не случилось ни единого скандала – всё было по тихому, обоюдному согласию, и он ловил себя на мысли, что если ей и не нравилось что-то из его затей, то только лишь исходя из здравого смысла, который имел на неё гораздо большее влияние, чем на него самого.
Он перевёл взгляд с недовольной физиономии подруги за окно. Вдалеке, над тусклыми крышами, заслонённый белесым маревом проглядывался купол Исаакиевского собора. Под воздействием необъяснимых сил природы, какие случаются только здесь и какие способны пробить прореху в сплошном покрывале облаков, луч солнца на секунду вдруг коснулся позолоченной кровли, сверкнув, точно маяк ненастной ночью, и тут же исчез, уступив место снегопаду. Сверкнув, как нечто чужеземное и непонятное, как то, о чём уже давно забыли.
– По-нормальному, говоришь? – Очнулся молодой человек, медленно подходя к окну, – о какой нормальности здесь может идти речь? Нет больше места в мире, где красота и мерзость сочетались бы в подобных концентрациях; не удивительно, что у людей едет крыша. Знаешь, чего нет в этом городе? Гармонии. Здесь всё доведено до крайности. Дворцы – и напротив них трущобы. «Лексусы» и попрошайки у метро. Бомжи, заглядывающие в урны и Казанского собора. Нет тут места нормальности! И мы должны соответствовать этому. Иначе – скучно и ненатурально. Согласен – давай играть нормальных на улицах, в театрах и кино, но наедине будет оставаться собою.