Все, не сговариваясь, сидели с раскрытыми ладонями в позе лотоса. Мой лотос тут же завял, потому что через пять минут так свело ноги, что я позорно отползла подпирать стенку. Зато я помнила главное: нужно быть добросовестной ученицей, потому что из двадцати человек оказалась единственной, для кого слова медитация, холотропное дыхание и система рэйки значили не больше, чем третий закон пифагоровой эклиптики.
– Мысленно поднимаем голову и видим небо, — потек голос Лоры.
Я поняла, что настало время медитировать, и закрыла глаза. Мое небо стало колючим, усеянным звездами, словно шипами, и я протянула ему на блюде арбуз. Небо почему‑то высунуло язык и смачно облизнулось.
От ужаса, что никто арбузы небу не дарит, я попыталась представить что‑то более красивое — хотя бы жар‑птицу. Но мой арбуз уже улетел в небо и растворился в тумане. Небо побелело и напоминало прокисшее молоко.
Теперь я думала только о том, что небо за этот арбуз на меня, наверное, сильно обидится и не поможет при встрече с огнем. От страха, что так глупо потеряла защитника, свело желудок. Но Лора успокоила: „Когда подарок принят, он растворяется в небесах“.
Самое главное, что на этом семинаре надо было слиться со стихиями, открыться им, почувствовать их в себе, и тогда угольки станут не опаснее теплого песочка. Постепенно, закрывая глаза, под звуки шаманского бубна, в который методично бил помощник Лоры, я научилась растворяться в воздухе, черпать силу от земли, плескаться рыбкой в речке и плясать шаманом вокруг костра. И даже „забираться“ в пламя, как Дюймовочка в тюльпан…
Лора честно призналась, что каждый раз боится ступать на раскаленные угли. Однажды, впервые выступая перед бывшими соотечественниками, она поспешила, не настроилась и получила сильные ожоги. В другой раз у нее был страшный случай, когда на семинаре очень сильно поджарилась на углях одна очень самоуверенная дама. Теперь Лора заранее сбивает с учеников спесь.
И вот наступил самый ответственный момент. Как по волшебству, прекратился дождь.
– Приступаем к непосредственной подготовке.
Никто не загадывает заранее — идет он по углям или нет. Каждый поймет это на месте, услышав свой собственный внутренний голос.
Инструкция прозвучала так угрожающе, что, честно говоря, от одной мысли о том, что темнота приближается и вот‑вот уже будет злополучный костер, стало подташнивать.
– Никто не должен сходить с выложенной из углей дорожки, нельзя отпрыгивать, бежать, поворачивать в сторону. Никто не пробует угли пальцами, как воду в бассейне. Даже если обожглись, идите только вперед, — продолжала Лора.
Через десять минут мы, как муравьи, уже носили огромные доски, из которых должны сложить гигантский индейский костер. Каждый раз, подтаскивая доску, думала о том, что Иисус тоже сам нес на Голгофу свой крест. И что, наверно, именно на таком огромном костре горела героическая Жанна д’Арк.
– А теперь попрошу закрыть глаза и представить самое плохое, что с вами может случиться, — опять услышала я голос Лоры. — Постарайтесь, если можете, это принять.
Похоже, животный страх к этому времени поселился не только во мне. Сосед отчаянно пытался побороть дрожь, а соседка объясняла всем, что с огнем ей всегда не везло.
Теперь, когда каждый с закрытыми глазами представил картину возможной трагедии, мы вдруг обнаружили, что наша фантазия очень даже ограничена. Как позже выяснилось, самые страшные предчувствия были у меня: я видела свои ноги обгоревшими до самых косточек. Всем остальным пригрезились волдыри, больничные листы, в худшем случае — костыли и инвалидная коляска на пару недель.
Выложенная из углей дорожка была длиной метра четыре, она пылала в темноте адским жаром, а выпавший у кого‑то из кармана на нее носовой платок был тут же сожран огнем. „Температура красных углей 300–800 градусов, — вспомнился экскурс в физику, — а белок сворачивается при 75“. Впрочем, рассуждать было некогда, я уже сняла кроссовки.
Теперь с шаманским притопыванием мы пойдем босые, как папуасы, вокруг этой угольной дороги. В ритм под мантру, качая поднятыми руками, надеясь на свою энергию и энергию группы, и будем слушать внутренний голос. Как только он прикажет — сразу на угли.
„Ху а ке, лено лено мао де, ху а ке, лено лено мао де“, — заклинаем, как заведенные, эту жаровню. На пятом круге чья‑то тень проплыла над углями. За ней еще одна. Еще. И вдруг мои ноги сами шагнули на пылающие головни. Будто я шла по теплому мягкому песку. „Неужели?“ — пришла мысль где‑то на полпути. Тут же горячий укол. „Отключить голову“, — выплыло из глубины.