– Я хотел бы с вами поработать, – наконец произнес он. – Чтобы понять, почему дошел до такой жалкой жизни и что можно сделать, дабы добиться улучшений. Я захватил с собой ежедневник. Вы согласны проводить сеансы в указанные даты?
Когда Цапля провожала его до двери, Жаб повернулся к ней и спросил:
– Как думаете, я могу надеяться на улучшение?
Та остановилась, посмотрела ему прямо в глаза и ответила:
– Если бы я считала, что мы неспособны добиться прогресса и перемен, то никогда бы ничем подобным не занималась. Вам не обязательно станет лучше. Обещать я могу только одно – безраздельно уделять вам все мое внимание. Точно того же ожидаю и от вас. При совместной работе на таких принципах есть все основания надеяться на положительный результат. Но в итоге все будет зависеть от вас.
Жаб зашагал по тропинке, пытаясь постичь смысл ее слов.
4. Почему Жаб погрузился в такую депрессию
По мнению Жаба, неделя тянулась на редкость медленно. Он так же рано просыпался, его одолевала апатия, в голове роились мрачные нездоровые мысли. После обеда ему обычно становилось немного лучше, но по вечерам изводила мучительная тревога. Каждый день он заставлял себя выходить на прогулку, но, несмотря на унылое зимнее солнце, все виделось ему монохромно – как на старой, окрашенной в тона сепии фотографии.
Поначалу к нему заходили друзья, стараясь ободрить. С Крысом они постоянно играли в криббедж («пятнадцать-два, пятнадцать-четыре и пара-шесть»), а Крот усиленно развлекал его последними новостями с берега реки («Ты даже не представляешь, что на прошлой неделе отчебучила Выдра!»).
Барсук сидел, наблюдая за происходящим, а когда наступала тишина, заводил долгий и далеко не всегда скучный рассказ о молодых похождениях с отцом Жаба («До дома была не одна миля, в карманах ни гроша, и вот тут-то мне в голову пришла очень умная мысль»).
После этого Жаб без сил ложился в постель, чтобы в три часа ночи проснуться, а потом ворочаться и метаться до самого утра.
Когда наконец наступил вторник и он медленно зашагал в «Цаплино гнездовье», в его душе роился вихрь эмоций. Во-первых, некоторое облегчение от счастливой возможности увидеть своего психотерапевта, хотя та и внушала ему смешанные чувства. А во-вторых, тревогу, ведь он даже не догадывался, о чем во время сеанса пойдет разговор и что они будут делать. Ему и так уже пришлось дать настоящий бой, чтобы самостоятельно проделать этот путь. Но если после предыдущей встречи до Жаба что-то и дошло, так это то, что работу эту за него никто не сделает. В голове постепенно зрело осознание того, что вообще-то пора уже и повзрослеть.
Вскоре он уже во второй раз сидел в кабинете, а напротив устроилась психотерапевт. В комнате вновь царила тишина, Жаб вновь чувствовал уже знакомое растущее напряжение, в его душе накалялась тревога. Наконец, Цапля заговорила:
– Ну как вы себя сегодня чувствуете, господин Жаб?
– Отлично, спасибо, – ответил он словами, заученными по чьей-то подсказке чуть ли не с младенческого возраста, которые ему неизменно приходилось использовать в виде машинального ответа на этот вопрос.
Притом что в действительности они не означали ровным счетом ничего. Впрочем, Цаплю подобные вербальные пустяки ничуть не интересовали.
– Позвольте мне повторить мой вопрос. Как вы действительно себя чувствуете?
Жабу стало очень неуютно.
– Что вы имеете в виду?
Нет, он не решил специально выставить себя дураком. Просто, подобно подавляющему большинству, никогда не рассматривал собственные эмоции под углом, позволявшим описать их себе, а уж тем более кому-то другому. По факту он, пусть и неосознанно, изобрел целый ряд стратегических поведенческих уловок с тем, чтобы не узнавать о себе ничего нового. Давно превратился в большого «мастера приветствий», а при встрече с другими животными постоянно использовал хитрый тактический ход – весело говорил: «Привет, ребята!» – и тут же добавлял что-нибудь вроде: «Ни за что не догадаетесь, чем я сейчас занимаюсь!» или «Нет, вы только посмотрите!». В итоге никто никогда не спрашивал ни как у него дела, ни тем более как он себя чувствует.
Поэтому, когда ему сейчас задали этот вопрос, причем не кто-то, а специалист, жаждавший получить на него правдивый ответ, в нем зазвучали какие-то новые нотки и тревога. Но, неизменно чураясь любого самоанализа, Жаб и сам не знал, как описать свое внутреннее состояние.