Вернемся же к обсуждению категорий времени и пространства как базовых абстракций поля. Отметим с самого начала, что сам по себе первичный опыт совершенно не предполагает апеллирования к этим абстракциям. В зоне первичного опыта нет представлений о «там» или «тогда». Конечно же, скажут мне, в психотерапии имеет значение только «здесь и сейчас». Но и это не совсем верно. «Здесь и сейчас» является не в меньшей степени абстракцией, чем «там и тогда»[8], поскольку также предполагает сегментирование опыта, часть из которого вытесняется за пределы переживания. Так, например, будущее и прошлое, а также отдаленные в пространстве события переживать невозможно. Разве что только через призму размещения их репрезентации в «здесь и сейчас». Например, важным постулатом гештальт-подхода в психотерапии является рекомендация размещения рассказов о событиях прошлого или фантазий о будущем в актуальном контакте. Так, как это актуально именно сегодня. В некотором смысле это движение вперед по сравнению с использованием сегментов поля под названием «прошлое» и «будущее» лишь в качестве фона, объясняющего актуальные проблемы и симптомы клиента. Тем не менее сегменты поля, не вписывающиеся в «здесь и сейчас», оказываются как будто изгнанными из переживания. Как правило, воспоминания о прошлых событиях и фантазии воспринимаются с поправкой на их несвоевременность, что проявляется, например, в качестве переживания.
Повторю, что собственно первичный опыт не предполагает существования абстракций. В динамике возникающих феноменов нет значения, к какому сегменту поля они относятся. Нет вовсе пока никаких сегментов. В реальности, однако, такое положение вещей не случается сколько-нибудь продолжительное время. Мы привыкли мыслить и переживать, используя абстракции. Категории времени и пространства немедленно сегментируют осознавание и переживание. Часть абстрагированного опыта помещается в «здесь и сейчас», другая же транспортируется в «там и тогда». Психотерапевтический процесс, как правило, фокусируется в большей степени на первой части, тогда как вторая, подчиняясь принципу прегнантности, наделяет смыслом первую. Такое положение вещей представляется мне максимально привычным для человека современной цивилизации.
Причем договоренности об абстрагировании и сегментировании поля являются столь неоспоримыми и устойчивыми, что человек, вольно или невольно их нарушивший, рискует подвергнуться сегрегации на основании его безумия. И действительно, если кто-либо из нас вдруг начнет переживать феномены «прошлого», «будущего» или «отдаленного» так же ярко, как относящиеся к «здесь и сейчас», то, скорее всего, это вызовет подозрения со стороны окружающих людей в его душевной сохранности. Понятия «бред» и «галлюцинации» окажутся здесь как нельзя кстати. Тем не менее науке и общественному сознанию, разумеется, известны случаи, когда одаренные[9] люди переживали происходящее в «прошлом» и «будущем», а также далеко от места их нахождения так отчетливо, что позволяло им маркировать это как реальность. Я уж не говорю о тысячелетних традициях разных народов, проявляющихся в ритуалах и носящих схожий характер, а также многочисленные кинофильмы и книги, в центре внимания которых находится способность людей актуально переживать «там и тогда».
Игнорировать эти факты, естественно, невозможно. Хотя по-прежнему западная цивилизация, нагружает особой ценностью абстракции поля – время, пространство, субъект/объект. Таким образом, первичный опыт время от времени «прорывается» сквозь сегментированное абстракциями поле в виде произведений искусства, сверхспособностей, различных психологических аномалий, древних ритуалов, снов и пр. Человек западной цивилизации постоянно ищет все новые способы доступа к первичному опыту, по возможности избегая сегрегации. Диалогово-феноменологическая психотерапия также акцентирует свое внимание на первичном опыте, позволяя в терапевтическом контакте Жить всем феноменам, в том числе и до трансформации их в абстрагированный опыт. При этом не имеет регулирующего для терапевтического процесса значения, к какому сегменту феноменологического поля относится тот или иной феномен.
Итак, время и пространство выступают в качестве абстракций поля. Первичный опыт, лежащий в основе переживания, не предполагает необходимости в них. Вторичный же опыт корригирует процесс переживания, адаптируя его под концепцию мира западного человека и отчуждая некоторые составляющие за пределы «здесь и сейчас». Поскольку именно в «настоящем», согласно традиционной модели мира, живет человек. Именно на этой идее и основан процесс психотерапии, которая является продуктом западной культуры[10]. Вне зависимости от направления и школы любая психотерапия ставит своей целью адаптацию человека в настоящем, поскольку Жизнь имеет отношение только к настоящему. Кстати говоря, развитие человека в онтогенезе от детства – к взрослости предполагает также смещение процесса переживания в зону настоящего. При этом прошлое и будущее тускнеют, будучи выведенными за рамки процесса Жизни и тем самым в некотором смысле девальвируются[11]. Но так ли уж оправдано расщепление переживания на временные зоны, одной из которых придается статус актуальной жизни, другой приписывается источник объяснения в виде причин настоящих психических явлений, а третья выполняет функцию прогнозирования, планирования и грез? Является ли необходимым принцип психического детерминизма для психотерапии? В достаточной ли степени мы используем ресурсы «прошлого» и «будущего» в рамках процесса переживания? Полагаю, что нет.
8
Более того, «здесь и сейчас» и «там и тогда» являются комплементарными друг другу. Метафорически выражаясь, оба этих сегмента опыта имеют общую границу. Таким образом, они не могут существовать по раздельности. Если предположить, что исчезает один из элементов этой пары, то одновременно с ним исчезает и второй.
9
Одаренными в данном контексте мы называем тех, кто при прочих равных условиях не был отнесен к сумасшедшим. Иногда это лишь дело случая.
10
Надеюсь, утверждение о том, что психотерапия является продуктом западной культуры, не унижает достоинства культуры восточной, в которой на сегодняшний день психотерапия также довольно развита.
11
Вспоминается в связи со сказанным фраза Андрея Макаревича, прозвучавшая в художественном фильме «О чем говорят мужчины»: «Не стало будущего. Раньше в детстве впереди было что-то яркое, неизвестное, а сейчас я точно знаю, что будет потом – то же, что и сегодня – заниматься буду тем же, в рестораны ходить те же, на машине ездить примерно такой же. Вместо будущего стало настоящее. Просто есть настоящее, которое есть сейчас, и настоящее, которое будет потом. И главное, что мне мое настоящее нравится – машина хорошая, рестораны вкусные. Только будущего жалко!»