Короче говоря, рюкзак потерян, и почти все вещи соответственно тоже. Осталась одежда, в которую был одет, да всякие мелочи — паспорт, бумажник с картой и парой сотен наличными, полупустая пачка жевательной резинки да бейджик с работы, который Эдик невесть зачем сунул в карман. Негусто, И ни один из предметов не подходил в качестве обозначения своего помещения. Ну не паспорт же в самом деле водрузить на тумбочку вместо любимой книги или какой-нибудь декоративной безделушки?
Эдик вздохнул и всё равно разложил всё имущество по лаковой деревянной поверхности. Возвращать по карманам не имело смысла, пуховик был испорчен безнадёжно. Парень сомневался, что сумеет отстирать кровь, а уж рваную дыру вовсе бесполезно пытаться починить. В здешнем шкафу он, правда, обнаружил тулуп с воротником из чёрного каракуля, даже по размеру в принципе пришёлся — так что выйти на улицу, если что, есть в чём, но отказ от своего, пусть и разорванного, пуховика означало потерю ещё одного привычного предмета и части собственного образа. Зеркало теперь отражало не юного весёлого паренька в цветном дутом пуховике, а мрачного типа, похожего то ли на урку прямо с лесоповала, то ли на… ну, дедушку-сторожа, именно такая ассоциация и пришла Эдику в голову. Почему-то подобного вида тулупы сразу напоминали о стерегущих гаражи или садовые кооперативы старичках — на ногах огромные валенки, за спиной двустволка, заряженная солью. Архетипичный образ, пришедший из фильмов, книг или генетической памяти, потому что вживую такого персонажа Эдик не встречал ни разу. На деда он, конечно, не выглядел, но тулуп, однако же, отчётливо прибавлял возраста на вид, а хмурая физиономия лишь усугубляла это впечатление.
— Точняк новая работа прямо зовёт к себе, — попытался Эдик пошутить с собственным отражением. — В магазин тебя в таком на порог не пустят, даже если пообещаешь сразу снять.
Отражение прикол не оценило, оставшись мрачным и нахмуренным. Выматерившись под нос, Эдик вернул тулуп на место, и выглянул из комнаты. Ему было очень интересно, чем занимается Ксюша, и хоть девушка и попросила оставить её в одиночестве, но не может же она заставить Эдика сидеть безвылазно в одной комнате. По поводу того, куда идти и что делать, особого плана у парня не имелось, но и сидеть в спальне, предаваясь унынию, — явно хреновая затея.
В доме царила ничем не нарушаемая тишина, аж в ушах звенело.
— Ксю-юш, — позвал Эдик, заглядывая в кухню, но там было пусто, только немытые после их общего чаепития чашки сгрудились на столе. «Потом прибраться надо», — промелькнула мысль, неожиданно очень хозяйственная, в гостях и всяких временных пристанищах вопросы нерасставленной по местам посуды обычно не особо волнуют.
В кабинете-гостиной тоже никого не было, и царил такой дубак, словно Эдик вышел на улицу, а не в соседнюю комнату. Причина этого отыскалась почти сразу — створка окна рядом с письменным столом была наполовину приоткрыта, и только благодаря безветренной погоде не хлопала от сквозняка.
— Вот же клуша, — буркнул парень себе под нос, имея в виду, конечно, гостью. Ну а кто ещё мог распахнуть окно и так оставить?
— Ксюша-клуша — даже рифмуется, — согласился голос Дубля откуда-то из-за спины.
Как перевёртыш подошёл, Эдик не слышал и аж подскочил от неожиданности.
— Я на тебя бубенчик повешу, как на корову, чтобы не шастал так бесшумно, — смутившись собственного испуга, пообещал он. — А где она, кстати?
— Кто? Корова?
— Ксюша, — парень не поддержал подначку, ему хотелось узнать про девушку, а не устраивать словесные дуэли.
— Так ушла она, — пожал плечами Дубль, словно это вот так обыденно и даже скучно, что тут постоянно выходят из шкафов девушки, преследуемые маньяками, а несколько часов спустя покидают дом через окно.
— Куда? Там же толпа психов! — Эдика передёрнуло от воспоминаний.
— Ой-ой-ой, стра-а-а-ашно как, — перевёртыш очень похоже вздрогнул. Даже не копируя облик, он умел прекрасно подражать мимике и жестам. — Что уж там такого с тобой те психи сделали? Снежками закидали? Бедненький. А её киркой били — и ничего, не испугалась девица. Учился бы у лучших, сторож.
Эдик почувствовал, что щекам и шее становится жарко. Насмешка была вполне заслуженной, но беспокойство за Ксюшу только усилилось.
— Этот с киркой тоже поди здешний пациент? Разве нет? — выстрел наугад, Эдик совсем не испытывал уверенности в правильности своей догадки. — И там, — взмах в сторону улицы за уже закрытым окном, — таких ещё… сколько? Сотни?
— Точное число пациентов знал только Михаил Евграфыч, да и то я сомневаюсь, если честно. А девица твоя не туда ушла, а отсюда.