Человек был неотличим от Аллигатора. Лицо, телосложение, осанка — все в точности копировало Гарри Бронсона. И только в глазах, как январский снег на солнце, сияла холодная злоба.
— Теперь ты знаешь, Гарри-сан, что невиновен, — сказал японец, — но это не спасет тебя от наказания. Ты должен бежать.
На галерке злобно захихикали:
— Я, конечно, очень извиняюсь, — Большому Папе все никак было не уняться, — но бежать из полицейского депорта еще никому не удавалось.
Ник, тот, что совершил вооруженный налет, заржал, как жеребец на водопое.
— Да пусть делает, что хочет, братан, а мы на его могиле спляшем.
Бронсон помнил о наставлениях японца и смолчал.
Дебилы, почувствовав безнаказанность, продолжали в том же духе:
— Он вообще у нас особенный: телепат и крутыш.
— А по-моему, по нему дурдом плачет!
Внезапно Бронсон почувствовал, что гнев ушел. У него возникло ощущение, будто он врыт по пояс в землю и ничто на свете не может сдвинуть его с места. Глупые высказывания заключенных больше не беспокоили его.
По всему телу распространились спокойствие и уверенность.
Отморозки, заметив в Гарри некую перемену, приумолкли.
— Да кончай ты, — прошипел Ник, обращаясь к Папе, — не ровен час, опять взбесится.
— Ты прав, старина, с недоумками надо поаккуратней!
Но Бронсон вовсе не собирался давать волю гневу. Он сделался безупречным воином, неуязвимым ни для одного противника. В таком состоянии он, наверное, мог бы стоять на раскаленных углях или блокировать рукой удар клинка.
Японец посмотрел на Бронсона и сказал:
— Молодец, Гарри-сан, ты возобладал над своим гневом. Теперь найди выход.
Решение пришло неожиданно: здание на Второй авеню, назначенное к сносу, через несколько часов превратится в труху, так как один из представителей религиозной секты «Дети Христовы» только что заложил в подвале три киллограмма пластида. «Эти „детишки“ всегда славились подобными выходками, — подумал Бронсон, — и вот что интересно: специализируются исключительно на — домах, и так приготовленных к взрыву. Замечательный вариант террористического акта — отголосок в прессе при отсутствии состава преступления».
— Спасибо вам, господин Юдзан Цунемото, — произнес Бронсон, — теперь я знаю, что мне делать.
Японец внимательно посмотрел на Бронсона:
— Тогда исполнись решимости и действуй. Помни, что смерть следует за тобой неотступно и ты не имеешь времени для сомнений.
Бронсон поклонился и нажал на кнопку вызова дежурного полицейского. Когда дверь с лязгом отворилась, Аллигатор рявкнул:
— Препроводите меня к детективу, я желаю дать показания!
Полицейский завел руки Аллигатора за спину и, надев наручники, отконвоировал из камеры.
19
Оказавшись среди полуживых от непомерной работы полицейских, Гарри с удивлением отметил, что им по-прежнему никто не интересуется. Тюремщик попросту посадил Аллигатора на стул и приковал наручниками к ножке. Прождав минут двадцать, Гарри не выдержал:
— Эй, вы, — выкрикнул он в пространство, — не пора ли заняться делом?
Крик души потонул в разноголосом гомоне. Полицейские сновали туда-сюда, то и дело волоча за шиворот какого-нибудь панка или рокера. Работа кипела! Только вот о Бронсоне, казалось, никто слыхом не слыхивал.
«Что я вообще здесь делаю?» — подумал несчастный Аллигатор. Прошло еще с четверть часа, пока нарисовался Харрингтон. Начальник депорта, видимо, решил взяться за Бронсона собственноручно.
— Ну-ну, молодец, сынок, — сказал он, — давно пора покаяться.
Бронсон сосчитал до десяти:
— Не знаю, как такое могло произойти, капитан. Просто ума не приложу.
— Я вас понимаю, мистер Бронсон. — Гордон Харрингтон решил применить тактику «присоединения», рекомендуемую для особенно сложных случаев. — Мой опыт подсказывает, что в душе вы неплохой человек. Я расскажу вам, как это было.
— Прошу вас, капитан, мне больно вспоминать об этом…
— Вам станет легче, мистер Бронсон, обещаю, что через час вы станете другим человеком. Так вот, — вернулся к обозначенной теме капитан, — вы ехали по шоссе, дорога казалась проклятием. Скользкий асфальт, ветер, бьющий в ветровое стекло, на душе сумерки. Вы гнали, как ненормальный, мистер Бронсон. Я хорошо знаю людей вашего круга — тихони тихонями, а потом вожжа под хвост — и хоть на цепь сажай. Могут выкинуть, что угодно.
— Но…
— Не перебивайте меня, мистер Бронсон, я знаю, что говорю. Так вот, вы гнали, вероятно, под сто пятьдесят.
— Сто восемьдесят, — уточнил Бронсон.