Майк, отъединенный от Псмита движениями толпы, слушал с нарастающим унынием. На него волной нахлынуло то чувство, которое порой обрушивается на впечатлительных людей в театре, когда на сцене кто-нибудь ведет себя нелепо — нелогичное ощущение, будто в калошу сел ты, а не актер. Майку нравился мистер Уоллер, и ему было тошно смотреть, как он выставляет себя на посмешище толпе. Тот факт, что мистер Уоллер не знал, что его осыпают насмешками, а ошибочно считал их криками одобрения, дела не меняло. В Майке просыпалось смутное бешенство.
Его негодование начало обретать более личную направленность, когда оратор, отклонившись от ведущей темы Социализма, перешел на трезвенность. Причин касаться трезвости у мистера Уоллера особых не было, кроме энтузиазма. Он связал трезвенность со своими высказываниями о социализме, приписав летаргию масс их приверженности алкоголю, и толпа, благодушно похлопывавшая себя по спине при нападениях на Сословные Привилегии и Собственность, возмутилась, обнаружив, что сама стала предметом нападения. Люди пришли сюда послушать, как ораторы будут убеждать их, что они самые лучшие ребята на земле, а не тыкать в их пустяковые недостатки. Настроение толпы стало враждебным. Насмешки посыпались чаще и утратили благодушие.
— Намерения у товарища Уоллера наилучшие, — произнес голос над ухом Майка, — но если он и дальше будет долбить их, осложнений не избежать.
— Послушай, Псмит, — быстро сказал Майк, — не могли бы мы остановить его? Эти типчики уже сыты по горло и так накалились, что способны на что угодно. Вот-вот кинутся на него или вытворят что похуже.
— Как можем мы запрудить поток? Не представляю. Он весь на взводе. Он намерен излить душу, хоть трава не расти. Чувствую, мы снова вляпались, товарищ Джексон. Нам остается только сидеть тихо и не высовываться.
Вид толпы с каждой минутой становился все более угрожающим. Особенно щедры на комментарии оказались молодые люди типа хулиганствующих бездельников неподалеку от Майка. Взгляд Псмита был обращен на оратора, но Майк внимательно следил за этой компанией. Внезапно он увидел, как дюжий молодчик в матерчатой кепке и без воротничка нагнулся.
Когда молодчик выпрямился, в руке у него был камень. Вид камня пришпорил Майка. В нем уже полчаса тлела смутная ярость, ни на кого конкретно не направленная. Теперь она сконцентрировалась на кепочнике.
Мистер Уоллер на мгновение прервал свои призывы. Кепочник занес руку. В толпе возник водоворот, и первое, что увидел Псмит, обернувшись, был Майк, обхвативший несостоявшегося метателя за шею и швырнувший его наземь на манер регбиста, останавливающего противника.
Есть одно, всегда способное отвлечь внимание толпы от оратора — диспут между двумя единицами из составляющих ее. Взгляды мистера Уоллера на трезвенность были забыты во мгновение ока. Недавние слушатели сгрудились вокруг Майка и его противника.
Последний теперь встал на ноги и крутил головой, высматривая, кто на него напал.
— Билл, вот он, — восклицали оживленные голоса, подразумевая Майка.
— Энто он тебе врезал, Билл, — более детально сообщали другие.
Билл двинулся к Майку боком на манер краба.
— Ктой ты такой, а? — сказал Билл.
Майк, справедливо рассудив, что вопрос этот чисто риторический, и что Билл не испытывает особой жажды получить информацию о его семейной истории, не ответил. Точнее, ответ его был не словесным. Он выждал, пока вопрошающий не оказался в радиусе достижения, а тогда ударил его в глаз. Ответ куда более удовлетворительный, если не для самого Билла, то для заинтересованных зрителей, чем любой словесный фонтан.
Толпа испустила блаженный вздох. Их воскресный день обещал стать именно таким, каким, по их убеждениям, следует быть воскресеньям.
— Дай-ка свое пальто, — деловито сказал Псмит, — и попытайся покончить с этим побыстрее. Обойдись без показного спарринга. С самого начала вложи всего себя. Я буду держать бдительное око открытым, чтобы никто из его друзей или родственников не вмешался.
Внешне Псмит был невозмутим, но внутренне он себя таким уж спокойным не чувствовал. Одно дело — обычная разборка перед беспристрастной толпой, от которой можно ждать соблюдения положенного в таких делах этикета. Что касается данного маленького диспута с Биллом в его матерчатой кепке, он, конечно, мог положиться на то, что Майк проведет его на высоте. Но как долго толпа будет удовлетворяться ролью всего лишь зрителей? В том, кому отданы ее симпатии, сомнений не было. Билл, теперь скинувший пиджак и хриплым голосом набрасывающий либретто того, что он намерен сделать: сбить Майка с ног и втоптать его в грязь — вот наименее сокрушительный подвиг, который он обещал совершить для развлечения снисходительных зрителей — был явно популярным фаворитом.
Псмит, хотя и не показывал этого, был исполнен самых дурных предчувствий.
Майк, более занятый непосредственно происходящим, о будущем не тревожился. У него было перед Псмитом то огромное преимущество, что он весь отдался ярости. Псмит мог обозревать ситуацию в целом, взвешивать риск и всякие возможности. Майк же видел только Билла, надвигающегося на него, опустив голову и сгорбив плечи.
— Валяй, Билл, — сказал кто-то.
— Наддай, Арсенал! — подначил голос с края толпы.
Хор подбадриваний друзей в первом ряду:
— Давай, Билл!
И Билл дал.
16. Дальнейшее развитие событий
Билл (фамилия неизвестна) не принадлежал к этим новомодным борцам. Он не жаловал американскую стойку и артистические финты. Стиль его был сугубо собственным. Отчасти словно бы позаимствован у черепахи, отчасти у ветряной мельницы. Голову он старательно втягивал в плечи, а руками крутил крест на крест.
Майк же наоборот стоял во весь рост и бил прямо, в результате чего сильно ушиб костяшки пальцев о череп противника, как будто не сильно того потревожив. В процессе он получил один из мельничных свингов в левое ухо. Толпа, настроенная пробилловски, издала торжествующий вопль.
Это окончательно разъярило Майка. Он перешел в наступление. Билл, на мгновение ублаготворенный своим успехом, отступил назад и предался боксированию с тенью, когда Майк прыгнул на него, как пантера. Они вошли в клинч, и Майк, обхвативший Билла ниже, швырнул его в толстяка, смахивавшего на кабатчика. Они рухнули на землю, и Билл оказался внизу.
И тут друзья Билла ринулись в бой.
Майка об этом поставил в известность сильнейший удар тростью по плечам. Даже будь он в пальто, удар этот причинил бы немалую боль. Но был он только в пиджаке, и подобной боли ему еще никогда в жизни испытывать не приходилось. Он подскочил с воплем, но Псмит его опередил. Майк увидел, как его новый противник вновь взмахнул тростью и рухнул, так как правый кулак Старого Итонца пришелся ему точно под подбородком.
Майк метнулся к Псмиту.
— Это место не для нас, — скорбно заметил последний. — Ноги в руки, думаю. Давай!
Они одновременно кинулись туда, где толпа поредела. Кольцо, сомкнувшееся вокруг Майка и Билла распалось вследствие вмешательства союзников последнего, и там, куда они свернули, стояли лишь двое. И эти двое, очевидно, почитали нейтралитет лучшим типом политики, так как ничего не сделали, чтобы задержать их. Псмит и Майк ринулись в проем и помчались к дороге.
Внезапность их маневра обеспечила им необходимую фору. Майк оглянулся через плечо. Толпа, словно бы вся до единого, гналась за ними. Билл, извлеченный из-под кабатчика, возглавлял погоню. С отставанием на секунду бежала компания из троих, а затем гурьбой все остальные.