Матей Пршибек облегченно вздохнул.
Он опасался только одного: как бы войска не напали на них сразу, без промедления. С теми силами, что были у них утром, они бы не могли дать отпор. Но теперь, когда отряд уездских и драженовских возрос, когда собралось уже до двухсот вооруженных мужчин, тучи, омрачавшие лицо Ма-тея, рассеялись. Днем в отряде уже было больше трехсот человек, а люди все прибывали. Перед самым заходом солнца подошли кичевские, а когда Пршибек направился в лес взглянуть, как устраиваются на ночлег расположившиеся табором беглецы, навстречу ему выехало несколько всадников с ружьями и другим вооружением. Впереди ехал молодой Шер-ловский, жених Манки. Соскочив с лошади, он поспешил сообщить, что остальные мужчины из Поциновице и Льготы, все хорошо вооруженные, явятся еще сегодня. Они не успели прийти днем, так как посланные добрались до них совсем недавно.
Шерловский еще не кончил рассказ, как у самых Гамр протрубил рожок, и через минуту прибежал парень со сторожевого поста и сообщил, что императорский офицер желает пройти к ходам и переговорить со старшими.
— О чем? —спросил Пршибек.—Знаем мы, что он может сказать: идите домой и просите прощения…
— А потом выходите на барщину,—насмешливо добавил старик Брейха из Постршекова.
— Не стоит и говорить с ним,—сказал Пршибек.
Но остальные не хотели отрезать себе путь к переговорам.
Решили офицера в Гамры не пускать, а самим пойти ему навстречу. Представители ходов, в сопровождении двадцати хорошо вооруженных парней, вышли на луг, где у ходского сторожевого поста ожидал офицер с трубачом.
От имени краевого гетмана Горы он потребовал, чтобы ходы прежде всего выдали бургграфа, а затем разошлись по деревням и беспрекословно повиновались своим законным властям.
Негодующие возгласы не дали ему договорить. С трудом он снова добился слова и стал доказывать, что ходы бессильны против войск и не стоит напрасно проливать кровь и подвергать опасности все свое достояние.
— За этим не стоило ходить к нам, пан офицер! —побагровев, крикнул Пршибек.—Мы хорошо знаем, кто вас послал! Мы подданные нашего короля, а не Ломикара, и если вы хотите помогать этому палачу и бить нас, то мы не боимся. Мы будем защищаться!
Крики одобрения вооруженного отряда показали офицеру, что это мнение разделяется всеми. И он ушел ни с чем.
Главные силы ходов сосредоточились в Гамрах, которые
они укрепляли целый день. Остальные мужчины, в основном молодежь, разошлись по сторожевым постам, которые были усилены на ночь. Отдельные смельчаки, знавшие в этих местах каждый кустик, пробирались далеко вперед, чтобы от них не ускользнули малейшие приготовления неприятеля.
Войска, заняв Уезд, не продвигались дальше. Но в горах, над деревней, на Градеке, легко можно было разглядеть часовых, да на большой дороге внизу разъезжали кирасиры.
Летние сумерки сгущались. На синем небе сверкали звезды. Было тихо. Каждый звук отчетливо разносился кругом —и топот лошадей на нижней дороге и глухое мычание коров в лесу. Время от времени слышались голоса перекликавшихся часовых—войсковых и ходских.
Но не было тишины в лагере ходов.
На опушке Зеленовского леса за Гамрами на вереске и мху лежали ходы в белых жупанах; чеканы были у них под рукой, ружья прислонены к деревьям. Это была растянувшаяся длинной цепью охрана, главная задача которой была оберегать лес и укрывшихся в нем беженцев. Хотя с этой стороны едва ли можно было ждать нападения, все же никто из охраны даже на миг не вздремнул. Ходы либо молча поглядывали вверх — туда, где стоял Уезд, либо вполголоса разговаривали между собой.
Зато дальше, в лесной чаще, раздавались громкие голоса. Сквозь кусты и деревья пробивались красные отблески пылающих костров, вокруг которых, точно вокруг домашних очагов, собирались беженцы — семьи, родственники, друзья или совсем чужие, где как пришлось. Общая беда сблизила всех. За этот день вынужденного пребывания в лесу люди успели построить много шалашей из ветвей и хвороста для ребятишек и стариков. Кому не хватало места в шалашах, лежали под деревьями на перинах или на мешках с зерном, а некоторые на листьях, собранных в кучу. Возле постелей лежали псы, здесь же возились ребятишки или сидели, понурив голову и шепча молитвы, угрюмые старики и больные. Наибольшее оживление господствовало на старом «огнище» —поляне, где когда-то обжигали уголь. Тут горело особенно много костров и собралось много хозяек. Они стряпали нехитрую еду, кормили или баюкали детей. Ребята постарше не чувствовали всей серьезности положения. Мужчин здесь почти не было; они были в Гамрах или находились в карауле. Только сменявшиеся с поста забегали сюда взглянуть на своих и наскоро поужинать.
В стороне, под огромным буком, сидел у небольшого костра старый седовласый Пршибек. Голова его низко склонилась на грудь. Казалось, он дремлет. Но едва неподалеку под чьей-то ногой хрустнул хворост, как старик тотчас же поднял голову. Подошел Матей. С ним был молодой Шерловский. Старик сразу узнал его и протянул высохшую руку.
— Вот, парень, где довелось нам свидеться!..—сказал он.—Недаром я все время говорил вам: комета… Дай бог, чтоб добром кончилось! Теперь можешь видеть, как бывало в старину, когда наши деды проводили в лесах дни и ночи. Только тогда они получили за это свои вольности, а сейчас…
— Где Манка? —прервал Матей рассуждения старика.
— Пошла коров посмотреть.
Завидев Матея, к костру подошло несколько мужчин. Заговорили о неприятеле, удивляясь, что войска не напали на них еще сегодня.
— Они хорошо видели, что их меньше,—сказал Матей.
— А сколько их будет?
— Человек двести, не больше, говорили парни. А нас с по-циновицкими будет вдвое.
Объяснение Матея показалось всем убедительным. А кроме того, ходы были уверены, что войска против них посланы без ведома высших властей, что все это подстроил Ламмингер из мести. Они ни за что не поверили бы, если бы кто-нибудь сказал им, что в Праге все известно и краевому гетману предложено по мере возможности избегать кровопролития.
Когда Матей Пршибек встал, чтобы опять пойти на опушку леса, к сторожевым постам и в Гамры, у костра уже не было молодого Шерловского. Он отправился на розыски Манки.
Скот согнали в поросшую густой травой ложбину в глубине леса. Там его стерегли девушки и подростки. Манка как раз возвращалась оттуда к «огнищу» с парным молоком, когда из-за деревьев показался Шерловский. Она сразу узнала его при мигающем свете костров. Поспешно поставив молоко на землю, она радостно окликнула его. Он бросился к ней как молодой олень.
— Ты уже здесь?
— Давно. И все время ищу тебя. Да, Манка… никогда не думал, что ты будешь так скитаться по ночам,—попытался пошутить Шерловский.
— И я тоже. Господи! Что-то будет!
— Что бы ни было, будем защищаться.
— Ну, не сдаваться же! —мужественно ответила девушка.—Но сколько бед, сколько всюду убытку! И как раз перед страдой…
— И перед нашей свадьбой…
— Да,—вздохнула девушка и тотчас же добавила: —Ну, со свадьбой еще можно подождать. Лишь бы все кончилось благополучно, лишь бы разделаться с Ломикаром. Я согласна ждать хоть до весны, хоть целый год, лишь бы не этот… Сама пошла бы с вами! Так бы и стреляла!
Они медленно приближались к «огнищу». Их остановили внезапно раздавшиеся оттуда возгласы и громкий говор многих мужских голосов, разносимый гулким эхом по дремлющей земле.
— Это наши! Поциновицкие и льготские! —воскликнул Шерловский.
Он не ошибся. Подойдя ближе, они увидели отряд мужчин в широких плащах, вооруженных по большей части ружьями. Их было человек пятьдесят — все как на подбор. Они только что пришли окольными путями через лес на подмогу и усаживались вокруг костров, приветствуемые ходами.
— Я еще приду к костру! —шепнул Шерловский, расставаясь с Манкой. Он направился к односельчанам.
В это самое время Ганка, сидя на краю «огнища» под старыми елями, успокаивала Ганалку, разбуженную криками по-циновицких ходов. Зато Павлик даже не пошевельнулся. Семейство Искры, расположившееся на ночлег поодаль от костра, тоже спало крепким сном. Сам Искра был где-то с остальными мужчинами.