В тот день Емелин, естественно, был у Белого дома, в первых рядах защитников демократии. Они ходили по центру Москвы в состоянии ослепительного счастья и нахлынувшей новизны.
— Встретил, помню, группу парней с противогазами… — повествует Сева, отпивая вино.
— А зачем противогазы?
— Ну как же, в течение суток ничего людям не раздать. Помнишь, как в мультфильме: «У нас есть план!» Вот они делали вид, что у них есть план: раздали противогазы… Встретились мы с парнями, обнимались, восклицали что-то, готовы были расплакаться.
В стихах об этом еще лучше: «Мы цепи сомкнули, мы встали в заслон, Мы за руки взяли друг друга. Давай выводи свой кровавый ОМОН, Плешивая гадина Пуго».
Но ОМОН не вышел, и Пуго проиграл.
А в 93-м году Емелин стоял у Моссовета и вместе со всеми требовал оружия, чтобы идти расстреливать красно-коричневых фашистов. Напротив поэта Емелина стояла Валерия Ново-дворская. Еще запомнилось, как в толпу митингующих, требовавших оружия, ворвался «мерседес», оттуда вышли два якобы афганца-все в значках и аксельбантах, бугаи; вывели под тонкие лебединые руки женщину из машины. Толпа возликовала: «Джуна с нами!»
На трибуну вышел обозреватель программы «Взгляд» Владимир Мукусев и стал говорить, что большевики не только угробили Россию, они и крейсер «Аврора» угробили. «Крейсер пропадает, крейсер ржавеет!»-восклицал Мукусев.
— Сев, ты не ощущал тогда привкуса некоего абсурда в происходящем?
— Прекрасно ощущал.
И добавляет, помолчав:
— Но все-таки в 93-м году я еще был твердо уверен, что реформам просто мешают… Что есть один путь и во имя его надо терпеть. Хотя жить мне стало совсем плохо. Не по сравнению с советскими временами-а вообще, конкретно. Жил на грани вполне очевидной нищеты. Ел одну картошку, без всего, без соли и масла…
Сначала Емелин устроился сторожем. Потом плотником в церковь Успения Пресвятой Богородицы. Там и работает до сих пор.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ, ЛИТЕРАТУРНАЯ
— Сев, постой, а когда же началась литература?
Вторую половину 90-х годов Емелин провел плотничая. В свободное от плотницкой работы время посещал редакции старых и новых журналов, старых и новых газет. Оставив квартиру бывшей жене, жил у матери, покинувшей в 91-м кремлевские покои. Прямо скажем, мать, железная женщина с железным характером, была недовольна сыном и по-прежнему старалась перековать его.
— До 45 лет шел процесс неуклонного моего воспитания. Чем она становилась старше, тем этот процесс, поскольку я жил у нее, принимал все более гомерические формы, — признается Сева.
Лет пять прошло в спорах с матерью и бессмысленном брожении по редакциям. В редакциях выходили люди с «затуманенными восточно-средиземноморскими глазами» (определение Емелина) и говорили: «Да, да, почитаем…»
— … И несли рукопись до первого мусорного ведра… Появились тогда у меня новые настроения: за что я боролся и бегал у них на побегушках, листовки за них клеил, книжки доставал, поручения их выполнял-и где чего? где награды? — здесь Емелин смеется.
Впрочем, уже тогда стихи Емелина ходили по рукам, от поклонниц к поклонникам и далее по кругу. И вот, как водится в сказках, под новый, 2000 год раздался в его квартире звонок: «Здравствуйте, я Виктория Шохина из „Независимой газеты“. Мы хотим опубликовать подборку ваших текстов. Они нам очень нравятся».
И опубликовали. Целый разворот. С биографией и фотокарточкой Емелина. Стотысячным тиражом.
Публикация вызвала фурор, «Независимую» завалили письмами и задолбали звонками: кто это? откуда он взялся?
Через неделю из газеты снова позвонили: «Знаете, мы два раза подряд никого не печатаем… тем более поэзию… Но вас хотим».
И дали еще один разворот.
— Это было счастье?
— Да, да. Напился.
— И?
— И ничего не произошло.
— Как не произошло, Сева? Ты же народный поэт, ты известный. У тебя за пять лет вышли четыре книги-когда у девяносто девяти из ста русских поэтов не выходит по десять лет ни одной. Одну из твоих книжек издал Илья Кормильцев, который, кроме тебя и Лимонова, больше не издавал ни одного поэта. Твои стихи, я в курсе, знают и помнят десятки тысяч подростков в разных концах страны. (За взрослых не отвечаю-просто реже с ними общаюсь…)
— Я немножко понимаю в поэзии, — отвечает Емелин. — Последним известным поэтом был Евгений Евтушенко.
— Хорошо, — меняю я тему, — а мама твоя читала стихи сына? Гордилась?
— Знаю, что она прочитала стихотворение про «Белый дом».
(«Пока я там жизнью своей рисковал, Боролся за правое дело, Супругу мою обнимал-целовал Ее замначальник отдела».)