«Почемъ-же ты знаешь, гд онъ живетъ, разв ты былъ въ горахъ?»
«Былъ, наши вс въ горахъ былъ».
«И Шамиля видлъ?»
«Пихъ! Шамиль большой человкъ. Шамиль наша видно не будетъ. Сто, триста, тысячи Мюридъ кругомъ. Шамиль середка будетъ. Шамиль очень большой человкъ».
Онъ помолчалъ немного.
«Ты нашъ народъ не врь, нашъ народъ плутъ, надувать будетъ. Мой кунакъ будешь. Кошкильды-аулъ, Мшербай, офицеръ спроси. Кажный баранчукъ покажетъ...... водка есть?»
Водки у меня не было, и новый пріятель отъхалъ отъ меня.
** № 18 (III ред.).
Вдругъ въ темнот, немного впереди насъ, зажглось нсколько огоньковъ... Въ тоже мгновеніе съ визгомъ прожужжали пули, среди окружающей тишины далеко раздались короткіе сухіе выстрлы и громкій крикъ, пронзительный, какъ крикъ отчаянія, но выражающій не страхъ, а такой зврской порывъ удали и злости, что нельзя не содрогнуться, слушая его. Это былъ непріятельскій передовой пикетъ. Татары, составлявшіе его, выстрлили на удачу и съ крикомъ разбежались.
** № 19 (III ред.).
«Ну что-жъ, полковникъ», сказалъ Генералъ. «Пускай грабютъ. Я вижу, имъ ужасно хочется», — прибавилъ онъ, улыбаясь, указывая на козаковъ. Нельзя себ представить, какъ поразителенъ контрастъ небрежности, съ которой сказалъ Генералъ эти слова, съ ихъ значеніемъ и воинственной обстановкой.
** № 20 (III ред.).
Былъ позванъ горнистъ, у котораго находилась водка и закуска. Спокойствіе и равнодушіе Капитана невольно отразилось и на мн. Мы ли жаренаго фазана и разговаривали, нисколько не помышляя о томъ, что люди, которымъ принадлежала сакля, не только не желали видть насъ тутъ, но едва-ли могли предполагать возможность нашего существованія.
** № 21 (III ред.).
Пріхавшій докторъ, сколько я могъ замтить по нетвердости въ ногахъ и потнымъ глазамъ, находился не въ приличномъ положеніи для дланія перевязки. Однако онъ принялъ отъ фершала бинты, зондъ109 и другія принадлежности и, засучивая рукава, смло подошелъ къ раненному.
«Что, батюшка, видно и вамъ сдлали дирочку на цломъ мст... покажите-ка».
Хорошенькій Прапорщикъ повиновался ему, но въ выраженіи, съ которымъ онъ взглянулъ на него, было удивленіе и упрекъ, которыхъ, разумется, не замтилъ нетрезвый докторъ.
Докторъ такъ неловко щупалъ рану и безъ всякой надобности давилъ ее трясущимися пальцами, что выведенный изъ терпнія раненый съ тяжелымъ стономъ отодвинулъ его руку.
«Оставьте меня», сказалъ онъ чуть слышнымъ голосомъ... «все равно я умру». — Потомъ, обращаясь къ капитану, онъ насилу выговорилъ: «Пожалуйста.... капитанъ.... я вчера.... проигралъ Дронову.... двнадцать.... монетъ. Когда будутъ.... продавать мои вещи.... отдайте ему».
Съ этими словами онъ упалъ на спину, и черезъ пять минутъ, когда я, подходя къ групп, образовавшейся около него, спросилъ у солдата: «Что Прапорщикъ?» мн отвчали: «Отходитъ».
** № 22 (III ред.).
Солнце бросало багровые лучи на продолговатыя и волнистыя облака запада, молодой мсяцъ, казавшійся прозрачнымъ облакомъ на высокой лазури, бллъ и начиналъ собственнымъ неяркимъ свтомъ освщать штыки пхоты, когда войска широкой колонной съ пснями подходили къ крпости. Генералъ халъ впереди, и по его веселому лицу можно было заключить, что набгъ былъ удаченъ. (Дйствительно, мы съ небольшой потерей были въ тотъ день въ Макай-аул, мст, въ которомъ съ незапамятныхъ временъ не была нога Русскихъ). Саксонецъ Каспаръ Лаврентьичь разсказывалъ другому офицеру, что онъ самъ видлъ, какъ три Черкеса цлились ему прямо въ грудь. Въ ум Поручика Розенкранца слагался пышный разсказъ о дл ныншняго дня. Капитанъ Хлаповъ съ задумчивымъ лицомъ шелъ передъ ротой и тянулъ за поводъ блую хромавшую лошадку. Въ обоз везли мертвое тло хорошенькаго Прапорщика.