Это опредление (что храбрость есть способность имть высокія чувства и подавлять ими страхъ) совпадаетъ съ инстинктивнымъ нашимъ чувствомъ, которое говоритъ намъ, что только люди высокой добродтели способны къ истинной храбрости. —
Платонъ говоритъ, что храбр[ость] есть знаиіе того, чего нужно и чего не нужно бояться, я говорю, что храбр[ость] есть <чувство руководящее насъ въ выбор> способность души увлекаться высокимъ чувствомъ до такой степени, чтобы забывать страхъ къ смерти.
Опредленіе это не сливается съ самоотверженіемъ. Храбрость есть понятіе боле общее, самоотверженіе — частное. Маштабъ, по которому можно измрять высоту [?] чувства, есть эгоизмъ и самоотверженіе. —
** № 24.
Какъ хорошо жить на свт, какъ прекрасенъ этотъ свтъ! — почувствовалъ я, — какъ гадки люди и какъ мало умютъ111 цнить его, — подумалъ я. Эту не новую, но невольную и задушевную мысль вызвала у меня вся окружающая меня природа, но больше всего звучная беззаботная пснь перепелки, которая слышалась гд-то далеко, въ высокой трав. —
«Она врно не знаетъ и не думаетъ о томъ, на чьей земл она поетъ, на земл ли Русской или на земл непокорныхъ горцевъ, ей и въ голову не можетъ придти, что эта земля не общая. Она думаетъ, глупая, что земля одна для всхъ, она судитъ по тому, что прилетла съ любовью и пснью, построила гд захотла свой зеленой домикъ, кормилась, летала везд, гд есть зелень, воздухъ и небо, вывела дтей. Она не иметъ понятія о томъ, что такое права, покорность, власть, она знаетъ только одну власть, власть природы, и безсознатель[но], безропотно покоряется ей. Она глупа, но не отъ того ли она и свиститъ такъ беззаботно. Ей нечего желать и нечего бояться.
Но постой! ты увлеклась, перепелка: разв иногда, спрятавшись въ густой трав, не подымаешь ты съ ужасомъ свои красные глазенки къ высокому синему небу, не слдишь ими съ трепетомъ за медленнымъ полетомъ чернаго коршуна, который затмъ только и взвился подъ облака, чтобы отъискать тебя, видишь, куда смотрятъ его кровожадные глаза? имянно на то мсто, къ которому ты прижалась, и, невольно распустивъ крылья, напрасно стараешься скрыть отъ него своихъ голыхъ больше-головыхъ дтенушей. —
А! и ты трепещешь, и ты боишься? да и кто не боится неправды!
_____________
** СВЯТОЧНАЯ НОЧЬ.
Въ одну изъ ясныхъ, морозныхъ январскихъ ночей Святокъ 18.... года, внизъ по Кузнецкому Мосту, дробной рысью катилась извощичья карета на пар худыхъ разбитыхъ лошадей. — Только темносинее высокое небо, усянное пропадающими въ пространств звздами, заиндвшая борода кучера, захватывающiй дыханіе, щиплющій за лицо воздухъ и скрипъ колесъ по морозному снгу напоминали т холодные, но поэтическіе Святки, съ которыми мы съ дтства привыкли соединять какія-то смутныя чувства — любви къ завтнымъ преданіямъ старины, темнымъ народнымъ обычаямъ и — ожиданія чего-то таинственнаго, необыкновеннаго....... —
Нтъ ни блыхъ громадныхъ сугробовъ сыпучаго снга, занесшаго двери, заборы и окна, ни узкихъ, пробитыхъ около нихъ тропинокъ, ни высокихъ черныхъ деревъ съ покрытыми инеемъ втвями, ни безграничныхъ ярко-блыхъ полей, освщаемыхъ свтлой зимней луной, ни чудной, исполненной невыразимой прелести тишины деревенской ночи. Здсь высокіе непріятно-правильные дома съ обихъ сторонъ закрываютъ горизонтъ и утомляютъ зрніе однообразіемъ; равномрный городской шумъ колесъ не умолкаетъ и нагоняетъ на душу какую-то неотвязную, несносную тоску; разбитый, навозный снгъ покрываетъ улицы и освщается кое-гд ламповымъ свтомъ, падающимъ изъ цльныхъ оконъ какого-нибудь магазина, или тусклыми фонарями, которые, приставляя лсенку, поправляетъ засаленный будочникъ: все составляетъ рзкую и жалкую противуположность съ блестящимъ, безграничнымъ покровомъ Святочной ночи. Міръ Божій и міръ человческій.