Карета остановилась у освщоннаго магазина. Изъ нея выпрыгнулъ112 стройный, хорошенькій мальчикъ — лтъ 18 на видъ — въ круглой шляп и шинели съ бобровымъ воротникомъ, изъ-за котораго виднъ былъ блый бальный галстукъ, и, звня колокольчикомъ, торопливо вбжалъ въ дверь.
«Une paire de gants, je vous prie»,113 — отвчалъ онъ на вопросительный «Bonsoir, Monsieûr»,114 которымъ встртила его худощавая француженка изъ-за конторки.
«Vot’numerô?»115
«Six et demi»,116 — отвчалъ онъ, показывая маленькую, почти женски-нжную руку. —
Молодой человкъ, казалось, куда-то очень торопился; онъ, прохаживаясь по комнат, сталъ надвать перчатки такъ неосторожно, что разорвалъ одну пару; съ дтскимъ движеніемъ досады, показывавшемъ въ немъ однако энергію, швырнулъ ее на землю и сталъ растягивать другую. —
«Сынъ мой, это вы? — послышался пріятно-звучный, увренный голосъ изъ сосдней комнаты, — войдите сюда».
Молодой человкъ по звуку голоса и еще боле по названію сына тотчасъ узналъ своего знакомаго и вошелъ къ нему. —
Это былъ высокій мущина, лтъ 30, чрезвычайно худой, съ рыжими бакенбардами, проходящими по середин щокъ до концовъ рта и начала острыхъ воротничковъ, длиннымъ сухимъ носомъ, спокойными, впалыми, голубыми глазами, выражающими умъ и насмшливость, и чрезвычайно тонкими, блдными губами, которыя, исключая того времени, когда открывали прекрасные мелкіе зубы, складываясь въ выразительную, симпатичную улыбку, лежали всегда какъ-то особенно важно и строго. Онъ сидлъ, вытянувъ длинныя ноги, передъ большимъ трюмо, въ которомъ, казалось, съ удовольствіемъ разсматривалъ отражавшуюся стройную фигуру молодаго человка, и предоставлялъ полную свободу выказать свое куафёрское искуство Мосьё Шарлу, который, ловко поворачивая въ помадныхъ рукахъ щипцы и покрикивая на Эрнеста, подававшаго ихъ, давалъ, по своему выраженію, «un coup de peigne à la plus estimable de ses pratiques».117
«Что? на балъ? любезный сынъ». —
«Да, а вы, Князь?»
«Тоже долженъ хать; видите», — прибавилъ онъ, указывая на блый жилетъ и галстукъ, такимъ недовольнымъ тономъ, что молодой человкъ съ удивленіемъ спросилъ его: неужели онъ не хотлъ хать? и что-бы онъ длалъ въ такомъ случа цлый вечеръ?
«Спалъ-бы», — отвчалъ онъ равнодушно и безъ малйшей афектаціи.
«Вотъ этаго я не могу понять!»
«И я тоже не понималъ лтъ 10 тому назадъ: лтъ 10 тому назадъ я готовъ былъ проскакать 300 верстъ на перекладныхъ и не спать 10 ночей для однаго бала; но тогда я былъ молодъ, разумется, влюбленъ на каждомъ бал, а — главное — тогда мн было весело; потому что я зналъ, что я хорошъ, что, какъ меня ни поверни, никто не увидитъ ни лысины, ни накладки, ни вставленнаго зуба........»